Значение слова «ура» знали не все кабардинцы, и это «ура» прокатилось по толпе, как песня «Оредада», которую кабардинцы поют на свадьбе.
— «Оре!» — подхватили в толпе, и оно раз носилось все дальше и дальше. — «Оре-да-да»… «Оре-да-да»…
Эльдар восторженно выбрасывал руку вверх, как будто этим жестом хотел еще выше поднять старательно подхваченное «ура» или собирался опять выстрелить, «Оре-оре»… — кричали вместе со взрослыми мальчуганы.
— Надо бы и нам прицепить красные ленты, — деловито заметил Тембот. — Тогда они будут знать, что мы с ними.
— Кто они? — спросил Лю.
— «Кто они»? Разве не знаешь, что «они» большевики!
— А кто самый большой большевик?
— Степан Ильич.
— А почему же он меньше, чем дада и Эльдар? И почему Давлет кричал, что всех большевиков повесят?
— Ничего ты не понимаешь. Теперь не повесят их! Попробуй-ка! Видишь, у отца газыри полны патронов. А какая шашка — видишь?
Действительно, на широкой груди Астемира красовались два ряда туго заряженных газырей. На ремне через плечо была подвешена казацкая шашка с загнутой, как голова черной птицы, рукояткой… Сколько раз Лю мечтал подержать в руках такую шашку!
Рядом с Лю стояли Муса с Батоко и кузнец Бот.
— «Оре!» — все еще перекатывалось из края в край.
Кривили рты и Муса с Батоко, однако Лю и Тембот сразу заметили, что они это делают только для виду.
— Вы зачем кричите «ура»? — сказал тогда Бот. — Не «ура», а «отошла наша пора» — вот что вам надо кричать. Советская власть вашего «ура» не примет.
— Захочу — примет. Я всем нужен, — обиделся Муса.
— Нет, ты только Гумару нужен. Ты нужен тем, кому самогон ставил. Ты для кого баранов резал? Куда бурки и седла сдавал?.. А красные пришли — им «ура» поешь… Э, не годится так, Муса. На чьей подводе сидишь, с теми и песни пой.
— Так это что, твоя пора пришла песни петь?
— Видит аллах, моя. А тебе время отпрягать батраков и платить им деньги.
— Эх, Муса, пропали твои надежды на белых… Проси прощения у Советской власти! — вмешался кто-то в разговор.
— Это у кого же мне просить прощения, не у Эльдара ли?
— А почему нет? Попросишь и у Эльдара. Теперь он будет у нас старший.
— Хе! Старшиной будет Эльдар, что ли?
— Зачем старшиной? Теперь не старшина — председатель.
— Товарищи! — обратился между тем Степан Ильич к толпе. — Большой праздник на нашей улице. На этот раз мы собрались не для вопросов и ответов, а уже для дела. В ближайшее время княжеские земли будут распределены и переданы в трудовое пользование карахалкам, прежде всего безземельным и малоземельным. Так решает дело Ленин. — Степан Ильич с высоты тачанки поглядел вдаль, где лежали вспаханные поля, и, указывая на них рукою, заключил — Уже эту пахоту мы закончим по-новому…
— Ленину ура! — крикнул Астемир.
И снова занялось на лужайке и далеко разнеслось русское «ура», похожее в устах кабардинцев на протяжную свадебную песню.
Муса и Батоко растерянно переглядывались, не зная, как им быть после предупреждения Бота: то ли подхватить вместе с другими это «ура», то ли воздержаться? Подхватишь — оборвут, промолчишь — еще хуже…
А Степан Ильич продолжал речь.
— Вот какой подарок несет народам Советская власть. И это только первый подарок… Дальнейшее зависит от вас самих… Помните, как говорит поговорка: работаешь — мясо ешь, бездельничаешь — горе хлебаешь?
— Правильно! Ай да Истепан! — ликовал Бот. — Русский человек, а кабардинские пословицы знает.
— Что нужно человеку, чтобы спокойно дышать и работать? — спрашивал Степан Ильич. — Мир! И Ленин издал декрет о мире. Не нужна война народу…
— Правильно! — во весь голос прокричал на этот раз Эльдар. — Против войны — ура!
— «Оре-оре…» «Оре-да-да»! — подхватили другие.
Но Муса, который не мог равнодушно видеть своего прежнего батрака Эльдара в такой славе и силе, осмелел и закричал:
— А чем собираетесь платить за эти декреты? Кто платить будет?
— Правильно! — послышался голос Давлета. — Сколько стоит тот декрет? Может, не хватит денег расплатиться?
— За декреты мы уже расплатились, — бойко ответил Эльдар. — Расплатились полностью.
— Чем?
— Кровью и потом, трудами наших отцов!
— Валлаги, Эльдар хорошо говорит!
— Муса боится, что ему не хватит, чем расплатиться.
— И то верно. У кого-кого, а у Мусы порядочный должок. — Это заговорил Масхуд, который не простил бы себе, если бы вовремя не ответил Мусе.
Попробовал ввернуть свое словечко и дед Баляцо:
— Если кабардинец сказал «ага»…
Но Муса перебил его и снова накинулся на Эльдара:
— Нет, не своим потом заплатил ты за это, бездельник! Да и не трудом своего отца-каторжника! Я-то уж знаю! А платить ты хочешь чужой землей, землею наших предков. Какой мусульманин скажет тебе за это спасибо? Да и кто позволит?
— Ты ли не позволишь? — Эльдар прямо глядел в глаза Мусе.
— Народ, а не я.
— Ты за народ не говори! Тебя да Гумара оставил за себя Берд Шарданов, а не народ, за Берда и говори, — вмешался Астемир.
Муса не нашел что ответить, а Бот засмеялся:
— Клянусь аллахом, ты, Муса, догонишь князя Берда по свежему следу.
— Валлаги! — Давлет, отдуваясь, подался вперед на своих толстых и коротких ногах. — Мы тоже кое-что смыслим и, как все, имеем свободу говорить…
