Вершина Столетова - [28]

— Поставить! — коротко кинула Татьяна Васильевна.

— Надо снова поставить. Да, да, она сказала… Ну, уж это, Захар Петрович, ты и сам знаешь…

Хлынов повесил трубку.

— Да, товарищ Гаранин, — видимо, уже выговорившись, не так горячо, хотя по-прежнему сердито, продолжала Татьяна Васильевна. — И зимой на печи не лежим, работаем. Корма скотине возим, зерно готовим, снег задерживаем… Вон, щиты второй раз валит… И рабочий цех наш не под стеклянной крышей, а под открытым небом, ни от мороза, ни от пурги никуда не спрячешься. И жара, и дождь, и всякая непогодь — все наше, все хлебаем полной мерой.

Татьяна Васильевна улыбнулась, глаза ее подобрели, и все лицо стало светлее, моложе.

— Вот видишь, и тебе под горячую руку попало… По совести говоря, потому это я так расходилась, что в последние годы мало и внимания и уважения стало к нашему крестьянскому труду. Пленум-то недаром этот вопрос на свою повестку поставил.

Татьяна Васильевна взглянула на ходики, встала.

— Ну, мне пора на фермы. Если что плохо объяснила, Митя за меня тут доскажет… Да, все забываю спросить у тебя, Дмитрий: колеса-то шинуете?

— Шинуем, Татьяна Васильевна, — ответил Хлынов. — Четыре стана уже готовы.

— То-то, не откладывайте. Как говорится, готовь сани летом, а телегу зимой… Ну, я пошла.

Илья сказал, что ему тоже хотелось бы побывать на фермах, а с парторгом он и потом может поговорить.

— Э, да я вижу, ты и впрямь не торопишься! — опять, как и в начале разговора, хитро прищурилась Татьяна Васильевна. — Что ж, пойдем за компанию…

Только к вечеру, уже затемно, вернулся Илья в контору МТС и сразу же прошел в кабинет Оданца.

— Дело есть, Дмитрий Павлыч.

Оданец отогнул рукав, посмотрел на часы.

— А может, до завтра отложим? И так уж седьмой час, рабочий день давно кончился… Не терпится? Ну, давай выкладывай. Да! Чтобы не забыть: завтра утром в город еду, ничего наказывать не будешь? Ну, ну…

Оданец выслушал Илью с видом человека, которому известно все до последнего слова. А вместо ответа вытащил из папки небольшую бумажку и положил на стол: читай.

В бумажке строго напоминалось, что использование тракторного парка на всяких подсобных работах допускается лишь в исключительных случаях и под личную ответственность директоров и главных инженеров. На сев все машины должны выйти, как новые.

— Ясно?

— Не совсем. Все-таки допускается?

— Это-то ты запомнил, — Оданец усмехнулся, — а что два раза упомянуто «под личную ответственность», пропустил, А что это такое «под личную ответственность»? Да это и есть фактическое запрещение. Попробуйте, мол, дайте трактор колхозу сейчас, а потом он на севе станет, тогда держитесь и никакой пощады не ждите: предупреждали…

— Ну, а если те дать, которые еще не прошли ремонт?

— Да ты уж чего не наобещал ли Орешиной? — настораживаясь, спросил инженер. — Нет?.. Ну, смотри! А то ведь это называется на чужом горбу в рай ехать…

Оданец опять усмехнулся и, раскинув руки, взялся ими за углы стола.

— Хочешь обижайся, Илья, хочешь нет, но рассуждаешь ты несерьезно. В любом деле много значит зачин, запевка. Ты ведь и сам небось думаешь не о том, чтобы через год чего-то добиться, а уже сейчас, с первых же шагов доказать, что не просто так сюда приехал. Ведь верно? А я разве не хочу? И мой зачин — ремонт. В прошлые зимы помогали колхозам? Нет, не помогали и, однако же, ремонт вели до самой весны. А что получится, если завтра мы распустим тракторы по колхозам? Погонимся за двумя зайцами — наверняка ни одного не убьем, только ремонт растянем на всю зиму, как это бывало и до нас. Стоило ли для этого ехать нам с тобой сюда? Как ты не понимаешь, я хочу ремонт побыстрее закончить, чтобы уверенность у людей появилась: можем работать не хуже других!

Оданец положил бумажку в папку, завязал тесемки и опять посмотрел на часы.

Илья сидел потерянный, убитый. Каким простым и ясным все казалось ему, пока он был в Ключевском! Он вместе с Татьяной Васильевной возмущался, поддакивал ей, а когда увидел ржавеющие без дела поилки, готов был взять главного инженера за воротник и ткнуть лбом в эти поилки.

На деле все оказывается куда более сложным и запутанным. Татьяна Васильевна по-своему права, но и Оданец тоже прав. Чья же, чья правда больше?

— Эх, Илья, да разве мне самому не хочется помочь колхозам, той же Орешиной? Но, как говорится, и рад бы в рай, да грехи не пускают. Колхозы и так обойдутся, нам же от этой работы ни чести, ни славы, только машины угробим. Судить о нас будут по севу, по уборке. Здесь мы должны показать себя. К этому и будем готовиться… Может, вместе вечер скоротаем? Устал, говоришь? Ну, гляди…

Они вышли из конторы и разошлись в разные стороны.

Как-то разом навалилась усталость, и Илья с трудом передвигал ноги. До тошноты хотелось есть.

Холодное темное небо густо вызвездило. Молодой морозец набирал силу, снег тягуче поскрипывал под ногами.

2

Позвонил из райкома Тростенев.

— Ну, тебя, товарищ Гаранин, днем с фонарем приходится искать. Вчера и звонил и заходил — пропал, да и только! По-моему, в крайности ударяешься. Тем более что поездки по колхозам совсем и не входят в твои прямые обязанности… Нет, нет, я сам не люблю кабинетчиков, но, как говорится, всему мера. Партбюро на замке держать тоже нельзя. Вдруг с тобой человек захотел поговорить по душам — не у токарного же ставка разговаривать?..