Версальский утопленник - [39]

— Вас послушать, так это еще приятней, чем разрядка!

— Вы неисправимы! Послушайте, а вас, случайно, не ранило в голову?

— Смерть прошла мимо, и теперь я радуюсь жизни!

— Если хотите, чтобы я продолжала, больше не перебивайте меня! В некоторых, особенно тяжелых, случаях доктор, усадив больного, проделывает вертикальные и горизонтальные пассы, погружая его в своего рода транс и заставляя его назвать истинные причины своей болезни. Этот метод применяется в тех случаях, когда лекарства либо не оказывают действия, либо вредят пациенту, сохранившему воображение и способность мыслить.

— Но, Эме, вы же ничем не больны. А вас послушать…

— Не волнуйтесь. Все в порядке, мы просто сопровождаем госпожу де Лаборд. Жена вашего друга давно страдает от застоя гуморов и черной меланхолии, отчего жизнь ее превратилась в сплошные мучения, хотя супруг изо всех сил старается облегчить ее страдания и развлечь ее.

— Если новый врач сможет ей помочь. Когда болезнь не отступает, действительно ты готов обратиться к кому угодно. Что ж, тогда нам придется попрощаться: я направляюсь ко двору.

— Хотите, я провожу вас? Экипаж моего отца ждет. Адмирал сегодня целый день проведет у Сартина. Насколько я поняла, они пишут новые инструкции для господина д’Орвилье, дабы вручить ему, прежде чем его эскадра, на одном из кораблей которой вы совершили столько героических поступков, снова выйдет в море. Я должна встретиться со своими дамами во дворце.

— Согласен. Тогда я поручу Резвушку заботам славного Триборта.

И он, крепко сжав возлюбленную в объятиях, прильнул к ее губам страстным поцелуем. Только упорное царапанье в дверь, извещавшее, что экипаж ждет, заставило их оторваться друг от друга.

Всю дорогу от Фос-Репоз до Версаля Николя сидел мрачный, погруженный в собственные мысли. Когда встревоженная Эме спросила его, в чем дело, он ответил, что его настроение никак с ней не связано. Ему предстоит расследовать дело, по поводу которого во время их разговора ему пришли в голову кое-какие мысли. Когда они расстались, Эме смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся во дворце.

Направляясь к большим королевским апартаментам, он встретил молодого офицера, которому д’Орвилье поручил сопровождать герцога Шартрского во время его триумфального возвращения.

— Мои поздравления, господин маркиз. Позвольте вам сказать, что морские офицеры теперь считают вас своим. Невозможно было действовать с большей смелостью, хладнокровием и присутствием духа.

— Сударь, — взволнованно проговорил Николя, — ваши слова тронули меня. Однако я не заслужил таких похвал, меня окружали настоящие храбрецы и знатоки своего дела, а я всего лишь следовал их примеру. Вы надолго в Версаль?

— Нет. После королевского совета его светлость герцог Шартрский получил приказ срочно отправляться в Брест. Господин д’Орвилье должен как можно скорее вывести в море эскадру, усиленную четырьмя новыми кораблями. Принц повезет с собой награды и денежные вознаграждения.

— Значит, все к лучшему.

— Я бы не стал так утверждать. Его Величество и господин де Сартин не слишком довольны результатами сражения. Король сразу отклонил все ходатайства герцога за тех офицеров, которых по прибытии в порт адмирал приказал заковать в кандалы…

— Господи! Я и не знал об этом.

— …и которых будут судить военным судом за то, что, проглядев неоднократно посылаемые им сигналы и без команды выйдя за линию строя, они тем самым оказали неповиновение старшим по званию и не исполнили свой долг. Возможно, причиною того стало печальное стечение обстоятельств или недопонимание. Вы же знаете, мы, французы, часто идем на поводу у нашей ненависти или ревности; наши эмоции оказывают влияние и на государственные дела, и на политику, и на ведение войны.

Понизив голос, он наклонился к Николя:

— С вами я могу быть откровенен. Вы, как и я, понимаем, что упреки и нарекания, выдвинутые министром, рикошетом метят в герцога Шартрского и обвиняют именно его; надо сказать, слухи, что сейчас ходят о герцоге, нисколько не делают ему чести. Нарушителей дисциплины и субординации могут сурово наказать, но, как вы сами были тому свидетелем, поведение герцога тоже нельзя было назвать образцовым.

Беседа с морским офицером произвела тяжкое впечатление. Совершенно очевидно, битву в Версале принц проиграл; сомнение в его способности командовать флотом, которое у Николя давно переросло в уверенность, сыграло в его удалении не последнюю роль. А противники принца получили в руки грозное оружие и не замедлили им воспользоваться. Погрузившись в размышления, комиссар замедлил шаг, и до ушей его случайно долетел разговор двух придворных.

— …никто не ставит под сомнение храбрость герцога: каждый знает, что его корабль первым открыл огонь. Ха-ха-ха! Раньше, чем враг мог увидеть или услышать огонь его батарей! Но, главное, когда запахло порохом, он в ужасе забился в трюм и зажал руками уши! Вот уж поистине жалкое зрелище: храбрец, струсивший при звуках канонады.

— Сударь, — побелев от возмущения, проговорил Николя, — мне случайно довелось услышать ваше зубоскальство. Во время того сражения я, находясь на корабле «Сент-Эспри», стоял по колено в крови тех храбрецов, которых вы оскорбляете своими речами. Вы обвиняете принца в трусости, а я утверждаю, что вы лжете. Я маркиз де Ранрей, и я к вашим услугам.