Вернуться в сказку - [353]

* * *

Практика должна была начаться со дня на день — только прошли предшествующие этому событию экзамены. Кажется, в Академию вернулся Леонард Кошендблат, бубновый валет, этот вечно радостный и наивный мальчишка без которого, пожалуй, сама Академия не была Академией. Их таких было, пожалуй, четверо — Леонард, Эйбис, Эниф и Альбирео. Вечно шумный и бесящийся по поводу и без квартет. Милые беспечные ребята. Единственные, на кого он бы никогда не смог злиться… Во всяком случае, злиться по-настоящему. Если только сердиться за слишком громкие звуки на уроках.

Константин прижимается лбом к зеркалу. Это чуть-чуть остужает его пыл, но недостаточно для того, чтобы сегодня не произошло чего-нибудь ужасного. Ему — почти восемнадцать. Он учится в Академии магии на факультете теории стихийной магии, входит в те пятьдесят два талантливых ученика и является тузом треф. Неплохой послужной список, но… До хорошего ещё далеко. А список этот должен быть безукоризненным. Придётся ещё много — очень много — работать над этим. Но Константин Райн с этим прекрасно справится. В конце концов, это не так уж и трудно — просто трудиться, не жалея сил. Нужно просто не жалеть себя и делать, учить, создавать… И всё будет замечательно. А Райн достаточно силён для того, чтобы справиться со всем этим без жалоб — ему уже давно просто некому на что-то жаловаться.

На тумбочке рядом с зеркалом лежит карандашный рисунок, изображающий какого-то молодого парня лет двадцати-двадцати пяти. Слишком худого, с выступающими острыми скулами и запавшими тёмными глазами. Константин с грустью смотрит на рисунок. К горлу уже не подступают слёзы, как это было раньше. Но какой-то комок всё равно возникает и не даёт нормально дышать.

— Я обещаю, что не буду грустить, Эдди, — говорит парень, бережно беря в руки старый листок с рисунком. — Я обещаю — я отомщу. Отомщу за то, что он с тобой сделал.

От этих слов будто становится немного легче — немного отступает то давящее, щемящее чувство. Оно не уйдёт никогда. Но иногда его затмевает ярость, животная ярость и злоба, постоянно ищущие выход наружу. Никогда неизвестно, когда зверь вырвется наружу и разорвёт всех, кто будет находиться по близости. Никогда неизвестно, как именно — в каких именно муках — погибнут те, кто будет рядом в момент пробуждения этого самого «зверя», который сидит внутри парня.

— Я вырву ему сердце, Эдди! — шепчет он, обращаясь к карандашному портрету. — Просто убить его было бы слишком милосердно. Я заставлю его страдать! Заставлю умирать в агонии, Эдди! В агонии и безграничном отчаянии!..

От этих слов становится легче. Безграничная злоба застилает разум, и от этого становится чуть легче, чем обычно. Чуть-чуть, — постоянно говорит он себе, — осталось совсем чуть-чуть и я расквитаюсь с этим подонком, заставлю его выть от боли, вертеться вокруг себя от того, что будет разрывать его изнутри. Я заставлю его захлебнуться в его собственной крови, — говорит он себе, — я вырву его живое, трепещущее сердце, я вырежу всех, кто ему дорог за то, что он отнял того, кто дорог мне.

— Я знаю, Эдди — ты так добр, что уже давно простил его за то, что он сделал с тобой, — бормочет Константин. — Но я — не ты. Я никогда не смогу простить его за это.

Он постоянно говорит это перед зеркалом, глядя на портрет погибшего старшего брата. И от этого становится несколько легче. Легче жить с той пустотой в груди, которая не даёт ему спать по ночам и жить днём. Он пытается как-то расшевелить себя самого, потому что ни в коем случае нельзя оставаться без движения. Он пытается зажечь свою душу заново и, кто знает, быть может, когда-нибудь он спалит её дотла.

— Он отнял у меня мой дом. Я же отниму его.

Парень абсолютно уверен в этом. Осталось совсем чуть-чуть и он, действительно, сможет исполнить своё пророчество. Осталось лишь немного потерпеть — он терпел гораздо дольше…

— Райн! — кричит Альбирео, уже полностью поглощённый идеей предстоящей практики, из-за закрытой двери в комнату Константина. — Через пятнадцать минут сбор около фонтана! Поторопись — не хочется тебя ждать!

Альбирео… От мысли о нём хочется усмехнуться. Пожалуй, так кричать могут только четыре человека в Академии. Во всяком случае, лишь четыре из тех пятидесяти двух человек, в число которых входил Константин.

— Да, хорошо, Монтаганем, — отвечает Райн, стараясь снова вернуть своему голосу привычную безэмоциональность. — Я сейчас спущусь. Большое тебе спасибо за напоминание.

Монтаганем уходит, точнее убегает — Константин слышит, как стучат его лакированные туфли по лестнице. Трефовый туз запихивает в рюкзак необходимые ему вещи, бережно кладёт рисунок под стекло, прячет его в тайник под его ковром — это самая ценная вещь, что у него осталась. Он не может пожертвовать ещё и ей.

— Мне не нужна твоя тупая жертвенность, Эдди! — бросает Константин почти зло, перед тем, как выйти из комнаты. — Мне просто нужно, чтобы ты был жив…

II. I. Глава пятая. Королева сердец

Omnes angustiae certi debentur pidationem accessit ad amorem sui generis…

Non quod aliquid fit in mundo, cogitant vis discere sentire.