Вернуться в сказку - [178]

— Если нужны будут деньги, я живу в поместье лорда Нортона, — зачем-то произносит Теодор. — Как ты тут оказалась?

Мария только пожимает плечами. История слишком долгая, да и самой девушке не совсем понятно, как это всё могло произойти с ней. Пожалуй, она рада увидеть здесь лорда Траонта, всё-таки он был родным человеком для неё, хоть она и знала его совсем немного.

— Ладно, не буду настаивать, — произносит мужчина. — Как ты?

Мария чувствует, как начинает улыбаться. Ей приятно, что этот человек заботится о ней, конечно, граф Хоффман тоже заботился, но он был ей чужим, он был просто человеком, который помогал ей, но родным — нет, и ему было никак не стать ей таким… Теодор Траонт, пожалуй, выглядел несколько хуже, чем в последний раз, когда она его видела. Только сейчас девушка замечает, что виски у него совсем седые, а лоб пересекают глубокие морщины…

— Я хорошо, — произносит она. — А как вы?

Мужчина пожимает плечами и тоже улыбается, он знаком показывает девушке, что нужно пройти в соседнюю комнату, та кивает и проходит туда. Комната небольшая, мебели там мало, да и всё сделано куда более скромно, нежели во дворце её деда. Марии хочется засмеяться тому, что она стала с ностальгией вспоминать и то, чего ещё совсем недавно не могла выносить…

— Приехал засвидетельствовать почтение новой королеве, — произносит Теодор задумчиво и зачем-то добавляет: — Ты знаешь, что твой друг стал королём?

Мария кивает. Конечно, она знает об этом. Хоффман не мог не сказать, и девушка рада, что Альфонс теперь король, правда, она никак не ожидала, что он захочет стать во главе государства, впрочем, вероятно, она знала его не так хорошо, как ей казалось. Да и люди меняются. Марии хорошо при дворе короля Джона. Тут она может быть собой, а не принцессой, которую то и дело стараются нарядить в роскошные платья и заставить выступать перед публикой…

— Да, граф Хоффман говорил мне. Я надеюсь, у Ала всё же найдётся время прочитать мою записку… Я могу передать её через вас? Не хочу позволять ему думать, что я умерла…

Теодор кивает, и девушка передаёт ему аккуратно сложенную бумагу. Мужчина не знает, может ли он позволить себе прочесть это, всё-таки это, видимо, что-то очень личное, а он не тот человек, которому Мария может доверять, он не был рядом с ней, когда она была ещё крошкой, он не был для неё отцом… Теперь он не имеет тех прав, которые может иметь отец. Для неё он просто чужой человек, но никак не тот, кого она может считать родным…

— Я не могу приехать к нему и повидать его сейчас, — почти шепчет девушка. — Я надеюсь, что он хоть иногда вспоминает обо мне. Мы ведь лучшие друзья…

Мария оборачивается, чтобы удостовериться, что рядом никого нет, и вдруг протягивает Теодору какой-то пожелтевший листок, сложенный подобным образом, как и та записка, которую она хотела передать Альфонсу. Граф непонимающе смотрит на неё. Девушка сглатывает, кивает и направляется к выходу из комнаты. Траонт не понимает, что означает этот жест с её стороны, хочет спросить…

— Мама писала это вам, — произносит она. — Я знаю, она хотела вам это передать.

С этими словами Мария выходит из комнаты, оставляя Теодора Траонта наедине со своими размышлениями. Он раскрывает письмо Кассандры и начинает читать. С каждым мгновеньем мужчина всё больше хмурится, лицо его становится всё мрачнее…

II. Глава шестая. То, что могло послужить отправной точкой…

Ты снова молча смотришь и пьешь

Мутный заоблачный свет,

Ты мне слова утешенья несешь,

А я жду, все жду твой ответ.

Ты мог бы стать моей удачей,

Но ты уходишь, тихо плача

И тайну неприглядную храня,

Ты ложных снов моих создатель.

Ты был хранитель, стал предатель,

Ведь ты тогда отрекся от меня.

Мой ангел, скажи, о чем же ты думал в этот день?

Мой ангел, о чем же ты думал в эти доли секунд?

Я понял, это была твоя месть

За то, что тебя я любил слишком мало.

В твоих глазах отблески слез

И острые иглы вины,

Сегодня ты мне в подарок принес

Легкий призрак весны.

Ты мне плеснул в лицо весельем,

И я глотнул надежды зелье,

Себе осмелясь что-то обещать.

Ты ветерком звенел весенним,

И я молился о спасении

Всех тех, кого не думал я прощать.

Мой ангел, скажи, о чем же ты думал в этот день?

Мой ангел, о чем же ты думал в эти доли секунд?

Я понял, это была твоя месть

За то, что тебя я любил слишком мало.

Хранитель мой, я прощаю тебя!

Лети, свободе распахнута дверь,

Я столько лет ненавидел любя,

Пришли мне прощенье теперь.

Мне умирать совсем не больно,

Я прожил жизнь, с меня довольно.

Мне стала смерть угрозою пустой,

Мне умирать совсем не страшно,

И мне плевать с высокой башни

На то, что завтра сделают со мной.

Мой ангел, скажи, о чем же ты думал в этот день?

Мой ангел, о чем же ты думал в эти доли секунд?

Я понял, это была твоя месть…

За то, что я вспомнил тебя слишком поздно.[32]

Месяцем ранее…

Высокая бледная женщина с грустью наблюдала за тем, что происходило за окном, на улице, впрочем, ничего интересного не происходило, напротив, было очень спокойно и тихо. В комнату, где находилась эта женщина, вошла молоденькая девушка, она сделала реверанс и спросила, не нужно ли чего принести. Герцогиня ответила, что ей сегодня ничего не будет надобно. Служанка поклонилась и вышла из комнаты — когда леди Траонт хотелось побыть в одиночестве, ту лучше было не беспокоить. Когда горничная ушла, Джулия тяжело вздохнула — сегодня у женщины, и вовсе, не было никакого настроения что-то делать. А ведь только вчера у неё было столько сил… Герцогиня снова вздохнула. Что поделать — Седрик всегда был болезненным ребёнком, но Джулия вряд ли имела право жаловаться на это. Она никогда не считала себя особенно религиозной, ровно до той поры, пока не стало первого её ребёнка, сколько лет после этого она не могла забеременеть вновь? Женщина долгое время не верила, что у неё снова будет ребёнок. Седрик был для неё даром небес, вымоленным у богов ребёнком. Джулия не знала, кто из высших сил сжалился над ней — тогда она обращалась ко всем, не было храма, в который она не заходила, — она была благодарна всем им в одинаковой мере. После череды выкидышей и мертворождённых детей герцогиня уже не смела даже надеяться на такое чудо, как этот ребёнок. По характеру Седрик был больше похож на её брата, умершего, когда им было по пятнадцать, нежели на неё саму, и это, наверное, было не так уж плохо. Только вот слишком часто её ребёнок болел, что не могло не расстраивать герцогиню.