Вернуться домой - [48]

И, перефразируя поговорку, закончил: «Наши коровы должны молчать».

В зале появился Артур, кативший перед собой сервировальный столик с горкой посуды. Повернувшись на коляске лицом ко мне, Анри быстрым шепотом закончил рассказ о старике:

— После войны он вернулся в наш дом. Жил во флигеле, работал. Больше не женился, хотя говорят, что претенденток на него было достаточно. Когда умерла моя мать, со мной нянчились мои бабушка и дед. Длилось это недолго, я смутно их помню. Дед умер, когда мне еще не было пяти лет, а через год не стало и бабушки. Вот тогда отец и попросил Артура, чтобы он перебирался жить в наш дом. Они воспитывали меня вдвоем. Мне трудно сказать, от кого из них я больше получил в этой жизни. Люблю старика не меньше, чем отца. Вот так-то.

Артур начал расставлять на огромном овальном столе приборы.

— Пошли, поможем ему немного… — предложил я.

— Не знаю, не знаю… Может быть, ради тебя он и сделает исключение, меня он в свое «царство» не допускает. Кухня и сервировка стола — это для Артура святое.

Но коляску все же направил следом за мной. Артур позволил мне помочь ему, пробормотав, правда, с тревогой в голосе:

— Только, пожалуйста, осторожней с фарфором, ему уже более ста лет.

После такой фразы невольно рука дрогнет. Спросил:

— Неужели вы с такого антиквариата каждый день едите?

Опередив старика, ответил Анри:

— Нет, конечно, только несколько раз в году. Сегодня день особый, так что сегодня будем есть с фамильного фарфора и пить фирменный коньяк.

Старик что-то тихо пробормотал, пряча улыбку в седой бороде.

— Наверное, и коньяк фамильный?

На этот раз Анри не смог опередить старика. Артур ответил совершенно серьезно, даже с какой-то ноткой торжественности в голосе:

— Да, это так, молодой человек. Коньяк фамильный. Хозяин поставляет его только в два небольших ресторана Парижа. Заведения принадлежат его давнему другу детства. По две коробки к пасхе и рождеству. Больше вы такой коньяк не найдете нигде ни за какие деньги.

Помню, я тогда невольно сглотнул слюну и подумал: «Черт побери, скорей бы началась эта дегустация». Анри был согласен с моими мыслями. Азартно потирая ладони, спросил Артура:

— Что тебе ответил отец, где он пропал? Пора бы уже перекусить и приступить к серьезному мужскому застолью. Ох и погуляем!..

Старик сморщился, как от зубной боли. Заметив это, Анри извиняющимся тоном добавил:

— Ну, прости, прости, все никак не выветрится казарменный стиль.

— Пора бы уже, — пробормотал Артур. — Отец сказал, что зайдет в собор к настоятелю, а потом домой. Думаю, должен скоро появиться.

— Ах вот оно что! — воскликнул Анри и развернулся ко мне. Николай, готовься!

Не обращая внимания на мое недоуменное выражение лица, продолжил:

— Все правильно, завтра у нас суббота. С утра идем в собор и слушаем проповедь не только о душе, но и о бренном теле, точнее, о моем теле. Ткнул пальцем себя в грудь. Тебе не дано было спасти мою душу, но тело единственного наследника всего этого ты спас. И община должна знать героя в лицо.

Наступила нехорошая пауза. Старик, укоризненно качая головой, отвернулся к столу. До парня дошло, что он что-то сказал не то. Начал выкручиваться:

— Да ладно вам, ну, пошутил неудачно. Просто у меня сегодня хорошее настроение.

— Интересно было бы послушать твои шутки, когда оно у тебя плохое.

Со стороны Артура донеслось:

— О-о-о! Ничего хорошего вы не услышите, можете верить мне.

Через распахнутые окна донесся рокот мощного мотора. В боковое окно залы было видно, как во двор въехала большая черная машина. Припарковалась возле стоявших здесь же двух «БМВ» седьмой и пятой модели. Пригнув голову, из машины выбрался высокий, ладно скроенный мужчина. Загорелые до коричневого оттенка лицо и шея мужчины говорили о том, что большую часть времени он проводит на улице. Черные, густые, с прядями седины волосы собраны на затылке под резинку — в пучок, падая «конским хвостом» на спину. Прямой массивный нос, резко очерченные скулы. Даже на расстоянии во всем облике чувствовалась какая-то жесткость. Черную кожаную куртку молодежного покроя он снял и забросил в салон машины, хлопнул дверцей. Фланелевая в крупную клетку рубашка и обычный, синего цвета комбинезон. Широко шагая, направился в сторону дома. Если бы я не знал, кто это, то, встретив его на улице, мог бы сказать, что вижу перед собой каменщика, плотника… да любого уверенного в себе работягу, но только не миллионера-виноторговца. Понял, кого он мне напоминает. Повернулся к Анри:

— Слушай, он у тебя вылитый классический рокер.

За моей спиной фыркнул Артур. Анри захохотал и сквозь смех:

— Не вздумай ему сказать об этом — обидится. Отец ненавидит мотоциклы и их владельцев, считает их самоубийцами. Была бы его воля — запретил мотоцикл как вид транспорта. Обожает мощные машины, но только на четырех колесах.

Затем я сказал то, что Анри совсем не удивило — видно, парень уже привык к подобным сравнениям:

— Ты совершенно не похож на отца. В мать пошел.

— Ну и хорошо, почему я должен быть похож только на него?

Сглаживая колкости парня, приводя все как бы к общему знаменателю, Артур добавил:

— Материна кровь в нем победила, но вот волосы — отца. Да и характер отцовский — далеко не лучший. Мать-то была — сущий ангел, за все время от нее ни единого резкого слова не слышал. Не то что от этого обормота.