Вернуться, чтобы уйти - [82]

А когда Корсавин закончил, он подвел итог его повествованию. Подвел в духе великого писателя Льва Толстого, который писал об опере, как известно, в таких выражениях: «Люди стали махать руками, а в руках у них было что-то вроде кинжалов… потом стали тащить прочь ту девицу… Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что-то железное…»

Сережа, конечно, был не столь изыскан в выражениях. Он выразился по-своему.

— Слушай, Валера, ты хочешь мне сказать, что два взрослых мужика влюбились в одну больную бабу, о которой даже нельзя сказать — жива она или мертва? Что один, врач, пользуясь служебным положением, проводит с ней часы в душевных разговорах, прекрасно зная, что она ничего не слышит? А другой, бывший сотрудник КГБ, в это время страдает от ревности, причем до такой степени, что решает врача убить? Например, наехать на него на краденом автомобиле?

Корсавин пожал плечами. Лев Толстой открыл замечательный способ превратить любую ситуацию в посмешище. «Мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом стал петь и разводить руками…» Вот и вся любовь в опере.

— Поэтому я тебе и не выкладывал все сразу.

— Большое спасибо. И что мне теперь делать? Представляешь, что мне скажет начальство, если я распишу ему этот роман в качестве версии?

— Сережа, а ты просто выбирай выражения. Только и всего. Не уподобляйся некоторым писателям, — принялся вразумлять его Корсавин. — Если ты скажешь начальству, что один товарищ, имеющий большой опыт устранения неугодных людей, но с несколько потрясенной психикой, заподозрил, что врач очень дорогой клиники, в которой лежит его жена, применяет неправильные методы лечения… Что у них было несколько очень острых столкновений, одно буквально накануне убийства… Что врач по-настоящему боялся его неадекватного поведения и открыто говорил об этом с человеком, который готов это подтвердить… Что тут такого патологического в этой версии? Тебе рассказать, по каким поводам нанимают сегодня убийц?

Сережа помолчал, усваивая услышанное.

— Ну, в таком виде можно и докладывать, конечно… Но все равно — сумасшедший дом какой-то! Версия, может, и ничего, но публика получается точно из психушки.

— Тебя это удивляет? У тебя что, по другим делам подозреваемые не такие?

— У меня их много, этих дел, — махнул рукой Сережа. — И народ там тоже разный, хотя психов, конечно, хватает. Ну и что мне этого Бугатина брать? А что я ему предъявлю?

— Скажешь, есть сведения, что на днях он бурно ссорился с погибшим гражданином Гринем… Что мне тебя учить? А дальше работайте с машиной…

Сережа повертел в воздухе своими короткими, но весьма цепкими пальцами.

— Ладно, мы в этом направлении поработаем. Выйдем на товарища, допросим…

И уже совсем по-начальственному закончил разговор:

— Пока все. Только, Валера, давай так. Теперь это дело наше, и ты в него не встреваешь. Ничего хорошего, как видишь, из твоего частного расследования не вышло. Если бы ты сразу сказал этому доктору идти в милицию, он бы, может, сейчас и не лежал в морге…

Да, это был теперь не вихрастый, задиристый опер. Это был уже привыкший решать вопросы и ставить точки руководитель среднего звена, растущий перспективный кадр с хорошим будущим. И, тем не менее, Корсавин не сдержался:

— Сережа, а ты представляешь, что бы ему сказали в отделении, если бы он рассказал этот, как ты выражаешься, роман?

— Нашли бы, что сказать, — уперся Ворошилов. И убыл по своим неотложным государственной важности делам.

Вскоре выяснилось, что Виктор Викторович Бугатин в тот же день, когда был убит доктор Гринь, вылетел за границу. Зато удалось установить, кто сидел за рулем сбившей доктора машины. Это был некий уголовник по кличке Бур, который, как оказалось, был осведомителем Бугатина.

— Валера, тут такая пальба вышла! — возбужденно рассказывал Ворошилов. В нем будто проснулся мальчишка, поигравший в войну. — Я послал ребят с автоматами посидеть в засаде к дому этого Бура. Он скоро явился, они ему: «Руки вверх!» Так он достал пушку и давай отстреливаться, одного нашего задел. Ну, они его из автоматов тут же и положили!

«А заодно и обрубили все концы, ведущие в этом деле к Бугатину», — подумал Корсавин, но ничего Ворошилову не сказал. Тот и сам это прекрасно понимал. И все равно мог с чистой душой считать дело об убийстве доктора раскрытым. В конце концов, сейчас уже не время Шерлоков Холмсов.

2005 г.

Есть на свете царицы

Привет, мальчуган, я тебя потеряла! Ты что, прячешься от меня?

Это была Потоцкая.

— Я не прячусь, — ответил мальчуган по имени Максим.

— А я знаю, — закатилась смехом Потоцкая. — Куда тебе прятаться? И главное, зачем?

Ее просто распирало от веселья.

— Мальчуган, — прошептала она страстным голосом, — я хочу сегодня и сейчас!

— Что так?

— Естество свое берет.

— Так мороз на дворе. Сегодня градусов десять.

— Эх ты, хлюпик! — фыркнула Потоцкая. И задорно продекламировала: — Нам весело, нам радостно и на морозе жарко!.. Мальчуган, будь готов!

Судя по всему, Потоцкая была в машине, а там ее всегда распирало от радости, там она всегда себя чувствовала хозяйкой жизни. Хотя когда Потоцкая себя ею не чувствовала? Это было ее обычное состояние.