Вернуться, чтобы уйти - [77]

Все это вспомнилось моментально. Судя по тому, что Синдеева лежит в коме, случился какой-то рецидив болезни, ужас происшедшего вернулся к ней.

— Леонид Яковлевич, вот это Валерий Корсавин, о котором я вам говорила, — торопливо сказала Вера Алексеевна. — Он друг нашей семьи и заслуживает абсолютного доверия. Оставляю вас вдвоем.

Вера Алексеевна торопливо вышла, видимо, опасаясь, что Гринь начнет убеждать ее, что говорить, собственно, не о чем, все это пустые страхи…

Леонид Яковлевич был еще не стар, но сильно лысоват, голова у него напоминала перевернутый высокий треугольник. Корсавин вспомнил, что в институте у них был преподаватель, который утверждал, что такая форма головы встречается только у истинных интеллектуалов, именно такие лица и черепа имеют большинство преподавателей вузов. Между прочим, среди черепов доисторических людей черепа такой формы никогда не находились и уже вряд ли будут найдены. Из чего поклонник треугольных черепов и лиц делал смелый намек, что их обладатели являются потомками какой-то неизвестно откуда появившейся, а потом исчезнувшей культуры, которая очевидно была не чета нашей. Но нос Гриня, великоватый и толстоватый для его лица, выдавал человека со слабой волей, склонного к панике и не способного к серьезному сопротивлению. И выглядел он, как положено человеку с таким носом, — подавленным и донельзя расстроенным.

— Леонид Яковлевич, я занимался обстоятельствами гибели академика Субботина, — официальным тоном известил доктора Корсавин. — В связи с этим возникла необходимость поговорить с вами, как с лечащим врачом Елены Юрьевны Синдеевой.

Он знал, что на таких людей официальный тон действует обезоруживающе, а давнее покушение было единственной возможностью завести разговор именно в таком тоне. А дальше легко можно будет вырулить на нужную тему.

Гринь покорно и согласно закивал головой. Корсавину на мгновение стало стыдно — обманывать человека, который верит каждому твоему слову, все равно, что обижать ребенка. Но что поделаешь, ничего более благородного ему в голову не пришло.

— Что случилось с Еленой Юрьевной? Ведь после покушения врачи поставили ее на ноги? Она даже могла работать. И мы рассчитывали задать ей несколько вопросов.

— У Лены случился рецидив после сильного нервного потрясения. Что-то случилось у них на работе, что-то ужасное… После этого ее привезли к нам.

— Лены? — удивился Корсавин. Это прозвучало слишком фамильярно даже для лечащего врача.

— У Лены, — повторил Гринь, стараясь не смотреть на Корсавина. — Ах да, вы же не знаете!.. Мы с Леной тоже знакомы с детства — учились в одной музыкальной школе. Да что знакомы! Знакомы… Я был в нее влюблен.

Гринь заговорил торопливо, сбивчиво, видимо, боясь остановиться. Его уже не нужно было ни о чем спрашивать. Он все говорил сам, будто только и ожидал появления Корсавина. На самом деле, так и было. Видимо, после разговора с Верой Алексеевной он вдруг убедил себя, что неведомый Корсавин способен его понять и даже помочь. Обычная реакция слабых и неустойчивых людей.

— Я был влюблен страстно, но безответно и безнадежно. Я ей не нравился. Совсем. Потом пути наши разошлись. Несколько раз мы сталкивались случайно, что-то говорили друг другу, какую-то полагающуюся в таких случаях чепуху. Когда случилось это покушение на ее отца, я был за границей, работал в австрийской клинике. Слышал только, что она, к счастью, осталась жива, но не знал, что ей тоже сильно досталось… Потом я вернулся в Москву, меня пригласили работать сюда, в клинику. Но мы с ней не виделись. А через какое-то время Лену привезли к нам. И сразу появился он.

— Кто?

— Бугатин.

Корсавин понял, что они сами собой вырулили на нужную тему, ту самую, ради которой он здесь и объявился.

— А кто это?

— Мы с ним вместе в школе учились, правда, в разных классах. После школы мы с ним не виделись. Я слышал, что он раньше служил в КГБ, но и только. Честно говоря, я просто забыл о нем… И вдруг оказалось, они с Леной после того покушения живут вместе… Не представляю, где они могли встретиться… Он был похож на сумасшедшего. Ему ничего нельзя было объяснить. Он говорил, что я должен спасти Лену… Он ничего не хотел слушать о том, что в ее состоянии ничего нельзя радикально изменить, все зависит от того, как распорядится природа.

Гринь в искреннем отчаянии посмотрел на Корсавина.

— А потом… Он стал меня в чем-то подозревать. Чуть ли не в том, что я неправильно лечу Лену. Только чтобы она оставалась здесь как можно дольше. Бред! К тому же он запугал и подкупил медсестер, чтобы они доносили ему обо всем, что я делаю… И одна из них сказала ему, что я провожу очень много времени рядом с Леной… Как будто даже разговариваю с ней…

— Это неправда?

Корсавину показалось, что еще чуть-чуть и Гринь расплачется от бессилия.

— Что значит неправда? — грустно спросил он. — Да, я иногда сижу рядом с ней и что-то ей говорю… Пытаюсь понять, слышит ли она меня? А вдруг будет какая-то реакция!

Корсавин молчал. Было ясно, что медсестра-доносчица была права. Несмотря на то, что прошли годы, в отношении Гриня к девочке, в которую он был влюблен когда-то, ничего не изменилось. Какую же жизнь надо прожить, сколько претерпеть, чтобы обрести самого близкого человека в безнадежно больной женщине, не способной ни слышать, ни видеть, ни понимать. И только ей рассказывать и доверять то, что никому больше доверить невозможно.