Вернуться, чтобы уйти - [3]

Командование по телеграмме от отца предоставило лейтенанту Метлоу недельный отпуск. Уже на следующий день он стоял с дедом и отцом на ухоженном фермерском кладбище у могилы бабушки Христины. Потом они объезжали на «Форде» семейные владения, на которых трудились с десятка два латиноамериканцев.

В конюшне дед тщательно осмотрел всю конскую сбрую и, обнаружив на войлоке подседельников вздутости, сел по-азиатски на солому и принялся сглаживать их сапожным рашпилем. Внук решил, что сейчас самое время поделиться со стариком своими мыслями о русских и их истории. Бывший хорунжий от его слов буквально пришел в ярость.

— Непредсказуемые русские, говоришь, внук? — гневно сверкнул он глазами. — А себя, надо понимать, ты считаешь предсказуемым полноценным американцем, так?

— В обратном меня никто не убедит.

— Вот-вот! — вскинулся дед. — А Гитлер думал: вполне предсказуемые неполноценные русские. И никто Гитлера в обратном, на его беду, не убедил… Силу, которую он собрал со всех стран Европы и обрушил на русских, ни один народ не выдержал бы, ни один, запомни! А они, «неполноценные», выдержали и в конце концов к чертям собачьим разнесли их Третий рейх.

— Третий рейх к чертям собачьим разнесли Эйзенхауэр и маршал Монтгомери! — поправил его внук.

— Ты из Вест-Пойнта вынес этот бред? — еще больше взъярился старик. — Уж родному деду можешь поверить — бесстыдное вранье! Немчура под Арденнами твоих Монтгомери с Эйзенхауэром зажала в стальные тиски и, как пить дать, перетопила бы союзничков в Атлантике, будто котят, кабы русские, в ответ на их слезную мольбу, не перешли в Восточной Пруссии в наступление по всему фронту. Не слышал о том в своем пойнте, внук?

— В академическом курсе, кажется, было про это что-то вскользь, — смутился молодой лейтенант.

— Вот именно! Вскользь да умолчать — это и есть самое хитрое вранье. Хорош же твой Пентагон — знает, а врет, не краснея!

— Зачем ему врать? — обиделся внук.

— Для поддержания боевого духа янки, зачем же еще! — ухмыльнулся дед. — Глянь-ка, неполноценные русские спутник в космос вывели и гжатского парня первыми вокруг земли два раза обернули. А стоило с десятка два их ракет на Карибах объявиться, как вы в Штатах с перепугу в штаны наложили.

— Браво, батя!.. У большевиков ты бы сорвал аплодисменты! — сказал появившийся в конюшне отец. — Но не они ли тебя из России выперли?

— Они, — повернулся к сыну старик. — Однако, Иван, с годами многое по-другому видится…

— Неужто простил Совдепию? — удивился тот.

— Простил не простил… Разве это что-то меняет?

— Для него меняет, — кивнул отец на лейтенанта. — И мне интересно узнать, что ты нового в большевиках узрел?

— Ты вот, Ванька, все «большевики да Совдепия»… Согласись, положа руку на сердце, что Россия хрен бы далась в семнадцатом году Ленину с гоп-компанией, кабы ей не подсобили. Пока мы, серошинельные, на фронтах в окопах вшей кормили, в столицах ее разворовывали сначала воронье из компании Гришки Распутина, потом «временные» Керенского. Эти уж вовсе обдирали страдалицу как липку, а православный народ, чтобы их воровства не углядел, забалтывали на революционных шабашах. Власть-то при них, «временных», как пьяная шлюха, в грязи валялась. Большевики лишь раньше других догадались ее поднять…

— Чтобы потом в еще большей грязи вывалять, — зло усмехнулся Иван.

— Эх, Ванька, Ванька! — осуждающе качнул головой старик. — Знаю, ты мне будешь говорить о потерях в войнах, о миллионах каторжан в сталинских концлагерях… Оправдать все это — упаси господи, во веки веков!.. Жутко!.. Но подумай, сын, что это за народ «неполноценный» такой — русские? Приняв немыслимую смертную Голгофу, которой еще ни один народ не принимал, исхитриться снова возродить из пепла свою державу, перед мощью которой даже вашей наглой Америке приходится теперь гнуться. Длинную жизнь я прожил, Ванька, а не понимаю, как это возможно стало. Не понимаю, хоть убей! Видать, сам Господь за большевиков был, а?.. — смахнув мокреть с вислых казачьих усов, смущенно посмотрел он на сына. — Может, и прозрел бы твой горемычный отец, ежели бы ему хоть раз довелось бы сердешно погуторить с русскими из-за «железного занавеса». Не учли большевики, что я пять лет с нацистами бился насмерть. За одну Францию я, что ли?.. Нет. Больше за нее, Расею-матушку. А она мне от ворот поворот… Не тешу себя, что поймете вы мою стариковскую боль.

— Почему же не поймем, батя? — обиделся на старика сын.

— Американцы вы…

— Не раскисай, дед! — обнял старого казака за плечи внук. Тот сердито отстранился:

— Ты, Егор, мою фамилию и имя мое носишь?..

— Как же иначе? — сказать деду, что у него теперь фамилия и имя на английский лад произносятся, Метлоу не посмел.

— Вот и попытайся за меня додумать и понять то, чего сам я понять не смог.

— Обещаю, если случай представится, — отвел глаза в сторону внук. Тогда он даже не предполагал, как скоро ему представится такой случай — сразу по возвращении на базу Гуантанамо. Какой-то незадачливый русский морской пехотинец, из охраны ракетных установок, в ночной тропический ливень заплутал в кубинских джунглях и напоролся на колючую проволоку, окружавшую американскую базу. Командование приказало Метлоу допросить его по полной программе.