Вернуть себе клыки - [24]

Или рискнуть, позвонить кому-либо и проверить его на вшивость? Мол, испохабит дружбу, или согласится приютить беглого заключенного? Нет, лучше не испытывать судьбу. Как-нибудь в другой раз попробую.

Сиреневая темнота бледнеет и растворяется над золотистым светом уличного освещения. Каждые двадцать шахов сияет магический светильник, до отказа наполненный чесночным спрэдом.

Это не самый богатый район, где каждые несколько метров встречаются полицейские заставы. Тут с интервалом в полчаса не пролетает дежурный дельтаплан темных эльфов. Но здесь и не дешевые трущобы. Там тоже любят собираться мои бывшие сослуживцы. Не хватало еще попасть под какой-нибудь рейд по отлову сумасшедших вампиров.

Я нахожусь в небольшом спокойном районе, почти на околице Валибура. Здесь проживают почтенные профессора магии, известные магученые, отставные военные и прочая "золотая старость", как называют подобных валибурцев газеты. Здесь же, если не изменяет память, находится несколько казенных домов по содержанию престарелых граждан. Подальше, соседствуя с магитеннисными кортами, недавно построили ИБООМОРД, Институт Благородного Общества для Одиноких Материально Одаренных Респектабельных Дам. Другими словами, там коротают свой век разведенные женщины, вдовушки и прочие гражданки, кому не повезло с противоположным полом.

Спокойный район, тихий. Вот только кто так орет?

– Мужчина! – раздается опять.

Доносится топот босых пяток. Мимо меня, в ужасе вросшего в стену ближайшего флигеля, пробегает какой-то тощий мужик. Он совершенно гол, прикрывает причинное место обрывками ткани. В маленьком лоскутике скомканной одежды узнаю полицейскую форму. Точно – бежит оперативник. Вот только куда убегает этот синий от холода мужчина? Или от кого?

Мои раздумья оказываются недолгими. На улицу обрушивается грохот сотен каблучков.

– Мужи-ы-ы-ык! – орет громадная толпа.

Бесформенная змея, состоящая из сотни женских голов. Хаос множества разнообразных причесок: длинные волосы, короткие; курчавые, прямые, волнистые, заплетенные к косицы; покрытые толстым слоем лака, усыпанные волшебными блестками; прикрытые косынками, платками и шляпками… Десятки тяжело вздымающихся грудей под цветастым многообразием лифчиков, кофточек, свитерков, гольфиков, футболочек, плащиков и блузок. Стройные, кривые, корявые, толстые, тонкие, костлявые, угловатые ноги и руки. Море ляжек и обтянутых чулками икр, океан возбужденно трепещущих ресниц, настоящая река густо напомаженных губ. Мелкие сумочки, кошелки, кошельки и косметички хлопают по цветастым бедрам…

И много-много широко раскрытых глазенок. И в каждом глазе светится нетрезвое безумство. Тускло поблескивает кровавый маникюр. Впереди толпы летит дурно пахнущее облако всевозможных духов и косметических аэрозолей.

Кошмар, каких еще не доводилось видеть. Многочисленная толпа через меру перевозбужденных и подвыпивших женщин. Мрачная туча похоти и вожделения перекрывает даже остро воняющий калейдоскоп туалетной воды. И у каждой из этих кикимор, а среди них не найдется никого моложе двух сотен лет, на губах и на уме только одно:

– Муж! Чи! На! – орет многоликая толпа, грохоча каблуками. Она приближается, протекает мимо маленького флигеля, в тени которого я мечтаю раствориться.

Женщины настигают беглеца прямо у подножия памятника. От жертвы отбирают последнюю соломинку – жалкий клочок одежды. Сладострастный рев знаменует начало вакханалии.

Полицейский визжит и пытается вырваться. Но толпа смыкается над ним шевелящимся морем голов.

Крик потихоньку затихает.

У меня холодеет в груди. А заодно и в штанах. Я начинаю понимать, о какой Ночи говорил демон. Это же Всемирная Международная Женская Ночь!

Дрожащей рукой ощупываю стену за спиной. Шершавый камень, чуть ниже – шершавая обшивка крыльца. Холодная дверная ручка из ребристого металла. Плавно нажимаю и медленно дергаю туда-сюда. Не поддается, фамильный демон мне под хвост!

Дамы на площади тем временем воют и требуют продолжения банкета. Из-под шевелящейся кучи женских тел выползает посиневший бедняга. Полицейский с головы до ног покрыт разноцветными полосками туши, грудь и шея обильно запачканы помадой. Бочком-бочком, стараясь не шуметь, "жертва" женской ночи отодвигается от памятника.

Клык-Освободитель невозмутимо наблюдает за творящимся безобразием. Мощные колени сжимают бронзовые бока ездового животного. Статуя угрюмо нависает над ревущей толпой. Дамы орут настолько оглушительно, визжат и дерутся, чтобы пробиться до поближе к центру скопления, что кажется, будто шестиногий конь сейчас вскочит с постамента. Тяжелые копыта выбьют искры из колдетонной мостовой. Прозвучит разъяренное ржание, свистнет "Каратель" древней модели. И могучий полководец ринется в атаку на обидчиц. Разгонит беснующихся представительниц прекрасной половины оборотничества, разобьет несколько курчавых головок. И побежит толпа, завывая от страха, как убегали когда-то мерзкие существа Хаоса. Вот от городских стен.

Видение настолько материально, что я зажмуриваюсь. Мне действительно чудится, что Клык-Освободитель бросился на помощь бедному полицейскому. Площадь сотрясается от топота сотен каблучков. Престарелые девахи замечают пропажу и с ревом бросаются за жертвой.