"Нам ли вспоминать былое?"
из письма Наполеона Кутузову, неопубликованное
Гроза отступила, близилось утро. Лучи заколдованного светила уже расчерчивали горизонт беспорядочными золотистыми линиями. Далекие горы дрожали в бледном сиянии, заснеженные пики поблескивали под слабым ореолом алого цвета. Холодный утренний ветер перекатывался через горные хребты, на миг зависал над долинами, со свистом обрушивался вниз на широкие плато. Летел над полноводными реками, щекотал неспешные волны ручейков, клубился в ядовито-желтых туманах болот. Насквозь промокшая под ливнем роща доверчиво пригибала верхушки сосен. Чахлые березки кланялись низко до земли, столетние дубы подставляли бока. Свежий горный воздух привычно проносился среди деревьев, играл трепещущей листвой, лохматил осоку, игриво хлопал воротниками усталых путников.
В густом тумане поскрипывали влажные ветки - позади отряда тащились хлипкие на вид волокуши, запряженные ослом. На сооруженной из листьев подстилке лежал широкоплечий мужчина в крепких доспехах королевского оруженосца.
Рыцарь слабо застонал и пошевелился, попытался поднять голову. Но силы оставили его, примятый шлем опустился обратно на носилки, мужчина вновь потерял сознание. Лишь только правая рука любовно сжала покоящиеся рядом мечи, зачехленные в простые кожаные ножны.
– Прасс, ты слышишь? - обратился к лежащему звездочет. - Ты очнулся?
Королевский астролог пригнулся к оруженосцу и прислушался к его дыханию. Прасс не отвечал, но дышал ровно.
– Идет на поправку, - констатировал звездочет.
Он распрямился и поправил насквозь промокшую мантию. Его невысокое тощее тело содрогалось от утреннего холода.
– Более жалкой физиономии мне видеть не приходилось, Слимаус, - хмыкнул повар, высокий и худой человек с бледным лицом.
Его одежда также хлюпала от влаги, но, казалось, он даже не обращает на это внимания. "Королевский создатель блюд" больше интересовался собственным мешком, тяжелым кулем болтавшимся за его спиной. Там позванивали разнообразные походные котелки, тарелки, кружки и сосуды с вином. На дне мешка лежали сочные куски мяса, половина молочного поросенка, хлеб, паштеты и пара луковиц, бережно завернутые в грубое льняное полотно.
– На себя посмотри, - парировал звездочет. - Тебе не в походы ходить, а за печкой шуршать.
– Более полезное занятие, чем малевать гороскопы, - спокойно ответил повар. - От твоих бумажек никакого толку.
– Это от тебя никакого, досточтимый Грумпль, - Слимаус поднял унылое лицо. - Я хотя бы направление указываю, а ты что сделал?
– Сделаю, - поправил его королевский создатель блюд. - Остановимся на привал, и я тут же накормлю всех отличным завтраком. Тебе же только сухая корочка хлеба достанется. Возможно…
– Вот вернемся в столицу, и я у звезд попрошу, чтобы у тебя нос отвалился, - пообещал звездочет. - А потом пусть уши отсохнут.
Выпалив эту тираду, астролог ускорил шаг и обогнал волокуши. Его спина сообщила Грумплю, что разговор окончен.
Повар аж крякнул от восхищения. Да, болтающий со звездами паренек серьезно возмужал за последнюю ночь. Раньше был трусоват, шарахался каждой тени, даже вешаться хотел, когда королевская дружина сгинула в лесу. А сейчас, несмотря на грустный вид, Слимаус как-то подтянулся, стал стройнее и шире в плечах. Глаза поблескивают яростью, хмурит брови. И не скажешь, что этот малец еще вчера испуганно пищал, увидев парочку трупов с перерезанными глотками.
Грумпль поправил шершавые лямки мешка и пошлепал по болоту вслед за астрологом.
Чуть поодаль шествовал высокий мужчина, облаченный в золоченые и слегка покрытые копотью доспехи с соединениями из просоленной кожи. Крепкие кованные сапоги уверенно печатали шаг, поднимая высокие брызги болотной жижи. На шлеме тускло поблескивала небольшая походная корона. Она свидетельствовала о том, что по Тухлой роще путешествует сам Эквитей Второй, правитель Преогара. Погнутые от множества ударов зубцы диадемы сообщали также о некоторых подробностях путешествия. Многие догадались бы: король Эквитей недавно участвовал в сражении. Рука нервно опиралась на навершие рукояти полуторного меча, зачехленного в драгоценные ножны. За спиной правителя болталась безобразная вещица, до грозы считавшаяся роскошной горностаевой накидкой. Сейчас назвать мантией эту мокрую тряпку не решился бы и самый воспитанный церемониймейстер. А, как известно, королевские церемониймейстеры очень тактичны и воспитаны.
Открытый шлем позволял рассмотреть мужественное лицо Эквитея. Широкие скулы, тонкие губы, сжатые в надменной королевской мине, нос картошкой, седые усы, борода и виски. Серые глаза пристально смотрели вперед из-под тронутых сединой бровей. Владыка хмурился и думал о чем-то своем.
