Вернусь, когда ручьи побегут - [53]

– Какой позор! – сказала Надя.

– Иван, он и есть Иван, – подытожил Вадим, справляясь с волнением, и посмотрел на смеющуюся Сашу. – Ты уж, мамочка, будь добра, избавь нас на будущее от присутствия своего школьного товарища.

Когда вернулись в гостиную, Александра, оглядев оставшихся гостей, поинтересовалась:

– А где наш Паша?

– Паша спит в детской, – сказал кто-то.

– Надо его разбудить!

– Не надо, – попросила Надя.

– А я уже здесь! – раздался из коридора голос Паши.

Он вошел в комнату свежий со сна, частично протрезвевший, зябко потер руки, присел рядом с Надей. – Господа, предлагаю тост за любовь!

– За любовь уже пили, старик, – напомнил Герман, подбирая крошки бисквита с блюдечка. – Да и потом, нам пора.

– Я не помню, чтобы пили за любовь! – сказала Александра. Она пошарила глазами по столу и разочарованно протянула: – Кажется, все выпито.

– Э, нет, Сашуля, – сказал Паша. – Я не так прост, как ты думаешь. Он нырнул с головой под стол, покряхтел и извлек едва початую бутылку сольватированной водки. Победно водрузил ее на стол и легонько положил руку на Надино колено.

– Между прочим, твоя жена звонила, разыскивала, сказала, что заедет за тобой на машине, – сказал Вадим, предупредительно пощелкивая пальцами по бутылке.

– Да ты что! – упал духом Паша.

Надя сбросила его руку с колена.

– Надюша, это… я сейчас объясню.

– Молчи, мужчина, твое слово двадцать третьего февраля, – парировала Надя, нервно куснула пирожное «эклер» и отерла уголки губ большим и указательным пальцами.

В комнату вошла Симочка, умытая, с припухшими глазами, шмыгнула на свое место рядом с Левой. Он наклонился к жене:

– Что с тобой? – спросил, вглядываясь в ее лицо с неподдельным беспокойством. Это были его первые «человеческие» слова за долгое время, обращенные к жене.

– Ничего, – расцвела она в улыбке и несмело погладила Леву по рукаву рубашки.

Александра налила себе полную рюмку водки; Надя отследила исподлобья ее жест и отвернулась.

– За любовь! – провозгласила Саша. – Все пьют стоя!

Никто, кроме нее, не встал, но все выпили. Маргарита Сергеевна махнула рюмку до дна; лицо ее вдруг размягчилось, наполнилось улыбкой, и в нем проступило почти трогательное выражение, как у юной школьницы.

– Поднимите руку, кто верит в вечную любовь! – потребовала Саша.

Герман сказал с легким раздражением:

– Сестра! Ну ты же взрослая женщина… Все чувства со временем притупляются.

– Не все!

– К сожалению, все, – печально и гордо сказала Марго. – А чувство любви – в первую очередь.

– Тогда и жить не имеет смысла! – выкрикнула Александра, и голос ее сорвался. – Какие же вы все слабаки!

– Конечно, где уж нам! – развел руками Герман.

Вадим встал из-за стола.

– Я за сигаретами схожу.

Надя хотела было предупреждающе прижать Сашину ногу под столом, чтобы остановить подругу, но поняла безнадежность затеи и, смирившись, сидела, опустив голову и глядя себе на руки, потирая колечко с бриллиантовой крошкой, ожидая самого худшего. Александру несло. Она говорила яростно, почти на крике. Так кричат, проливая кровь за святую веру: только вечная любовь единственно достойна человека! Только через любовь к мужчине можно познать Бога! Но… у людей слабые сердца, они не выдерживают долго сильного заряда – ни любви, ни боли, ни отчаяния, ни восторга! «Все проходит!» – они говорят, чтоб оправдать свои слабые сердца, и это так бездарно, так невыносимо, так… больно! Она вдруг сбилась, сжала руки перед грудью и горячо попросила, будто в комнате не было ни одной живой души, как перед алтарем: «Господи! Спаси сердце мое окаянное от огня всепожирающего!»

«Боже мой, какой ужас!» – подумала Маргарита Сергеевна, наконец догадавшись, что происходит с дочерью.

Надя, у которой начали сдавать нервы, резко встала – стул под ней опрокинулся, – приобняла Александру.

– Саша, тебе надо отдохнуть.

Саша не сопротивлялась, бессильно упала на Надино плечо.

– Пойдем в спальню, я помогу тебе лечь…

– Нет, – мотнула головой Саша, – не буду в спальне! В детскую!

В детской она рухнула на кровать и заплакала.

– Тише, тише, – успокаивала Надя, пытаясь поднести стакан с водой к ее губам. Сашу колотило. Наде с трудом удалось ее раздеть и уложить в постель.

– Сейчас я принесу тебе горячего чая с лимоном.

– Не уходи, посиди со мной. Пожалуйста.

Александра затихла, неподвижно уставившись в потолок. Надя погладила ее ледяные пальцы.

– Ну что ж ты так мучаешь себя? И других, – сказала она. – Чего ты хочешь?

– Любви. Безумной. Вечной. – Глаза ее закрылись, голова свалилась набок, и она мгновенно провалилась в сон.

Старинные настенные часы в гостиной пробили глухим басом одиннадцать. Все молча, как загипнотизированные, вслушивались в методичные удары.

– Да-а, – сказал Герман, не отрывая взгляда от желтого массивного маятника. – Такой вот детский утренник получился.

* * *

Голая, дрожащая, сижу на обледенелой крыше, обнимая босыми ногами водосточную трубу. Скрюченные пальцы рук вцепились в край железного желоба. Смертельный холод пронизывает тело. Падает снег и тает на моих плечах – значит, еще живая. Медленно опускаю глаза и заставляю себя заглянуть в глубокую трещину между четной и нечетной сторонами улицы. Голова начинает кружиться. Меня качает. Тошнит. Мне очень страшно.