Вернусь, когда ручьи побегут - [44]

– Сало! – догадалась Таня, очень внимательно мать слушавшая.

– Верно, Салов. Не помню, что сказал, но мне сразу легче стало, я ему так благодарна была.

– Какой ужас, – сказала Таня и сокрушенно покачала головой. – Бедная мамка!

Растроганная, Александра подошла к Тане, смущенно обняла за плечо, поцеловала в русую макушку, погладила. Сказала: «Ну, это… приглашай Полину». «А я уже пригласила», хотела было радостно сообщить Танечка, но сочла благоразумным промолчать и только кивнула в ответ.

– Два детских крылышка и попка! – засмеялась вдруг мать, тиснув ребенка за выступающие острые лопатки и куснув несколько раз ниже спины. Танька завизжала, изогнула спину, повалилась на диванчик, защищаясь от нападавшей матери и хохоча от щекотки до спазмов в животе, а Александра бодала ее то в бедро, то в плечо и рычала, изображая дикого зверя: – Где, где два детских крылышка? Где наша попка? – Это была их игра. С самого младенчества Таня знала, что она – это два детских крылышка и попка.

Когда обе немного отдышались после возни, Александра спросила, настраиваясь на деловитый тон:

– Ну-с, душа моя, со списком гостей покончили или кого-то забыли? Мишу твоего забыли, партнера по бальным танцам, как его фамилия?

– Да ну его, – отмахнулась сердито Таня, – такой удод, вообще, все ноги мне отдавил!

– «Удод» – это интересно, – заметила Саша, – в моем поколении все больше козлы. Стало быть, удода не зовем.

– Еще Лена Соболевская, – вспомнила Таня.

– Лена Соболевская? – удивилась мать. – С каких это пор она стала тебе подругой?

Таня замялась:

– Сережа, когда я позвала его на день рождения, спросил, пригласила ли я Лену.

– При чем здесь Сережа, ты же с ней не дружишь?

– Ну, с ней все хотят дружить. Она во всем первая.

Александра внимательно посмотрела на дочь:

– Тебя это задевает?

– Не знаю, – уклончиво сказала Таня. – Иногда, наверное, задевает. Вот стоим мы, к примеру, рядом с Леной в коридоре, подходит девочка из нашего класса, Ира такая, и говорит Лене: «Хочешь конфетку?» – и протягивает ей конфету.

– Ага, – кивнула Александра, – а тебя как бы рядом и не стояло?

– Да, именно. Лена – царица.

– Ты бы хотела быть в числе ее подданных?

– Нет, – мотнула головой Таня. – Но все хотят.

– Все – это не аргумент. Сама не хочешь быть царицей?

– Кто ж не хочет?

– Вот и будь ей! У Лены – свое царство, у тебя – свое.

– Но у царицы должны быть подданные, – возразила Таня.

– А вот ничего подобного. Настоящая царица, она – сама по себе царица и не нуждается ни в каких подданных.

– Кто ж поверит, что я царица?

– Сама должна верить. А если кто усомнится, делаешь так, смотри! – Александра встала из-за стола и поманила пальцем Таню. – Смотри внимательно и делай как я. Спинка прямая, подбородок чуть поднят, осанка царственная… та-а-к, вытягиваем вперед правую руку с указательным пальцем, направляем его на недостойного и говорим: «Пошел вон, удод!» Не хихикать! Давай теперь сама!

Таня вытерла рот рукой, откинула густые волосы со лба, выставила чуть вперед тоненькую ножку, обтянутую черными лосинами, приосанилась…

– Веки чуть приопущены, как будто ты смотришь на него сверху вниз, – комментировала Александра, – уже лучше, и палец указательный направляй вниз, ты его к полу гнешь, чтоб знал свое удодово место. Ну?

– Пошел вон, удод! – промямлила Таня.

– Не верю! – воскликнула Александра, вспомнив про систему Станиславского. – Неубедительно! Силы нет! Ты – неуязвимая, величественная, гордая… Еще раз, громче! И хватит ржать…

– Сама ржешь!

Таня подобралась, сделала серьезное надменное лицо и еще раз, с сильным чувством послала удода вон, притопнув при этом ножкой. Александра была удовлетворена: «Умница, точное попадание, королева! Давай еще раз вместе, для закрепления материала».

Когда вышли прогуляться на Петровскую набережную, солнце уже клонилось к закату, подсвечивая розовым редкие облака. Нежно млел в золотистой дымке купол Исаакия на той стороне Невы. Иногда слышно было, как трещит и крошится лед на реке, медленно двигаясь и наползая льдина на льдину. Шли не спеша. Это был их любимый, почти ежедневный прогулочный маршрут. Александра держала Танину руку в своей, смотрела на облака.

– А где-то там в южных горах уже цветет миндаль, – сказала Саша, потянув ноздрями весенний воздух, и тяжко задумалась.

Мурат звонил каждый день, молчал, дышал в трубку. Саша, притворяясь, что не догадывается, кто звонит, говорила: «Алло! Алло!.. Вас не слышно» – и вслушивалась в его дыхание. После безмолвного «разговора» становилось легче, отпускало…

– Мам, а мам, – Таня дергала ее за руку, – я говорю, пойдем уток покормим, ты меня не слышишь, что ли?

– Слышу-слышу, отчего же…

Таня подняла голову и заглянула в лицо матери.

– Ты какая-то другая после Москвы.

– В каком смысле? – встрепенулась Александра.

– В задумчивость часто впадаешь, – пояснила Таня. – Что у тебя там произошло, в Москве?

– Да так, – отмахнулась Александра. – Поссорилась со всем миром.

– Так ты помирись, – посоветовала дочь, немного подумав.

– Ты что, – усмехнулась мама, – столько сил было угроблено, чтобы поссориться!

У Ши-цзы (в народе – Шиза) спустились по гранитным ступенькам вниз. В протоке плавали утки.