Вернусь, когда ручьи побегут - [42]
И снова я начинаю перепроверять себя, бесконечные сомнения разъедают душу, подтачивают неприкосновенные основы личности… Я перестаю верить себе. В себя.
Разум бессилен. Воля посрамлена. Чья-то другая сила, несоизмеримо мощней моей собственной, играет на моем поле свою игру, и сама я при этом ничего не значу.
«Если я не за себя, то кто за меня? А если кто-то за меня, зачем я?»
Прямая спина – последняя гордость королевы.
Сбор гостей назначили на субботу, на три часа: все же праздник детский, хотя взрослых ожидалось больше, чем детей. Накануне Александра, обедая вместе с дочерью в кухне, спросила:
– Ну-с, как Татьяна Вадимовна чувствуют себя перед девятой годовщиной своего рождения? Хочется стать поскорее взрослой?
Таня отправила в рот ложку супа, пожевала и сказала:
– Нет.
– Отчего так? – заинтересовалась Александра.
– Ответственности много.
– Зато и самостоятельности больше.
– Обязательств все-таки больше, чем самостоятельности, – поразмыслив, сказала Таня.
Александра посмотрела на дочь и вновь подумала, что рядом, под одной крышей вот уже девять лет проживает сокровенное существо со своей отдельной жизнью, тайны которой ей, матери, никогда не постичь при всех стараниях. Собственно, такое впечатление возникло у Саши с момента рождения дочки, еще там, в роддоме, когда ей протянули туго запеленутый маленький кулек, и Саша, взглянув на сине-красный треугольник личика, в испуге отдернула руки и воскликнула: «Да как же оно выживет-то?» Но оказалось, что «оно» прекрасно знает, как ему выживать – жадно, по нюху, отыскивая материнскую грудь и хватко впиваясь в нее беззубым ртом. Глядя сквозь решетку детской кроватки на отпочковавшийся кусок собственной плоти, Александра думала, кто научил его дышать, кричать, сосать, пукать, а главное, кто научил его этому взгляду, обращенному в себя, словно дитя, сосредоточенно, почти хмуро обшаривало, ощупывало, вслушивалось, что там внутри, долго и пристально созерцало и, наконец, устав от труда самопостижения, засыпало, устремленное в свое далеко.
«Оно» постоянно выдвигало требования, и ему было решительно наплевать, выполнимы они или нет. В чуде рождения жизни таилось что-то жутковатое, беспощадное к родившему. Эстафетная палочка передана следующему бегуну, он теперь важнее, а ты уже пробежал свою дистанцию, гляди в спину убегающему и болей за своих. И никакой тебе обещанной радости материнства, а только испуг и недоумение. «Я – шлак, отработанный материал, – жаловалась она Наде, елозя раскаленным утюгом по детским пеленкам и складывая их в стопки. – Оно, – Саша кивала в сторону спящего младенца, – все знает лучше меня».
Годы спустя Танечка вырастет, станет молодой прелестной женщиной, родит свою собственную, страстно желанную девочку Марию и однажды, глядя сквозь решетку детской кроватки на спящее, сытое дитя, вдруг горько заплачет; взволнованная Александра тогда спросит ее: «Девочка моя, отчего же ты плачешь? Что у тебя в душе?» «Опилки», – ответит юная мама сквозь слезы.
Кто-то заметил, что дочери ломают острие духа у своих матерей.
– Ладно, – сказала Александра, убирая со стола посуду, – взрослеть ты не хочешь, но, по крайней мере, праздник завтрашний в твою честь тебя радует?
– Это да! – охотно согласилась Таня. – Интересно, что мне подарят?
– Любишь подарки? У, глазик-то как алчно разгорелся! – хохотнула Александра.
– Кто ж их не любит? – заметила дочь.
– Я не люблю.
– Почему?
– Это обязывает. Сковывает волю. Подарят тебе, к примеру, какую-нибудь кастрюлю-скороварку и думают, что тебя можно брать голыми руками. «Ну, как тебе кастрюля?» – спрашивают. «Спасибо, прекрасная кастрюля». – «Я так долго ее искала, все ноги сносила». Тебе становится неловко, все-таки люди старались, деньги тратили, они хотят законной благодарности. Одна моя знакомая, которая, кстати, кастрюлю-то и подарила, год после этого интересовалась по телефону: «Ну, как тебе кастрюля? А сколько времени-то экономит, чудо просто!» Отношения наши подпортились в результате.
– А где кастрюля-то? – поинтересовалась Таня.
– Где-где… на антресолях, где ей еще быть, – пожала плечом Александра и углубилась в мытье посуды.
Таня хихикнула, и на левой щеке у нее образовалась ямочка.
– Сложная ты, мама. Проще надо быть.
– Проще было бы хорошо, но не получается.
Раздался телефонный звонок. Александра резко вздрогнула, рванулась к телефону, схватила трубку мокрой рукой. «Алло, алло! А… привет, Вадик». Муж сообщил, что после работы сделает ходку по магазинам к завтрашнему дню, талоны на колбасу, масло и водку у него с собой, хотя с водкой могут быть проблемы – очереди. «Свою надо гнать давно», – сказала Саша мужу, а он напомнил, понижая голос, что аппарат один на весь отдел, и сейчас по графику очередь Павла Ивановича из макетной мастерской.
Закончив разговор с мужем, Александра повернулась к дочери и, придав голосу необходимую твердость, сказала:
– Танчетта! У нас с тобой прорва дел, тебе еще комнату свою убирать.
– Я знаю, – вздохнула Таня.
– А это надолго, – надавила мать. – В «Петровский» гастроном надо зайти, может, урвем чего вкусненького… Но для начала уточним список приглашенных гостей. – Она оторвала лист из «хозяйственного» блокнота и присела к столу рядом с Таней. – Кто из твоих?
