Вернись и возьми - [38]

Зовут Катя. Из Днепропетровска. Что, спрашивает, тут делаете? Путешествуете? По Бамако? А на что здесь смотреть? Не на что. Сама-то? На заработки приехала, по рабочей визе. Обещали, что устроят в бар для европейцев, а теперь говорят, что у них и нет тут такого бара. Врут, я думаю. Я ведь говорю по-английски, speak English, а они тут все — только по-французски. Пятый месяц жду, чтоб меня перевели… — На заднем плане появляется ливанец с квадратной челюстью. Катя чувствует его затылком. — Ну, вы, короче, еще приходите. У нас тут весело.

7. Мопти

В городе Мопти мы остановились в гостинице класса «А» — с кондиционерами и колониальным душком. В обеденный час бóи в униформе лениво прислуживали белым господам, пока чета волнистых попугаев с обрезанными до основания крыльями делала безуспешные попытки взлететь на нижнюю ветку карликовой пальмы. Это было двойное шоу. Белые господа, как под гипнозом, неотрывно глядели на мучавшихся птиц и, периодически спохватываясь, прикрывали нездоровый интерес фиговым листом возмущения: что за чудовищное живодерство! Чернокожая прислуга от души веселилась, с неменьшим интересом наблюдая за реакцией белых. Прислуги было много, и у каждого здесь было свое дело: наливатель сока (но не воды), открыватель правой двери (но не левой)… Разделение труда в этой гостинице было доведено до абсурда.

Вечером, добравшись до переговорного пункта, я позвонил по телефону, записанному на листке с вензелем министра Майги, и сквозь шипение и чавканье, как на граммофонной записи из шиловских архивов, услышал угадывающуюся через слово русскую речь.

— Да, Саша, привет! Отец мне уже сказал: ты в гости. Я рад, — хрипел русскоговорящий абонент с отдаленно кавказским акцентом. — Дай мне адрес отель, где вы. Я буду тридцать минут!

Через полчаса у входа в гостиницу нас поприветствовал сухощавый человек с грустными глазами и хулиганской спичкой в зубах. Протянул руку: Муса Майга, для своих — Мусевич. «Поехали, ребята. Будете мои гости. Этот отель вам на хер надо!» Муса повернул ключ зажигания, и в салонных динамиках запела Алёна Апина.

— Ну, что вам сказать, — начал наш новый знакомый с какой-то чересчур знакомой интонацией. — Спасибо отцу. Если не отец, я никогда не был бы Ленинград. А Ленинград, — Муса многозначительно поднял палец, — это мое.

Когда-нибудь кто-нибудь из африканских экспатов опишет от первого лица опыт негров в Советской России. А пока в коллективной памяти, доставшейся по наследству от людей предыдущего поколения, всплывают разве что ключевые имена и образы-стереотипы: вездесущий Африк Симон или Нгуги ва Тхионго, фигурировавший в стенгазетных виршах в качестве рифмы для пинг-понга, пока его не заменил Кинг-Конг (тоже, в общем, африканец). Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы, где плохо учились и быстро спивались дети африканских царьков. И — уже в девяностые годы — чернокожие привратники в ресторанах или «шоколадные зайцы» шоу-бизнеса. Долгосрочные гости столицы, которых видели, но не различали, и уж точно не знали, чем они жили и что стало с ними потом. Эта история ждет своего рассказчика. А лучше — сценариста. Даром, что ли, малиец Сулейман Сиссе, чья картина «Свет» в свое время завоевала первый приз каннского кинофестиваля, учился во ВГИКе, чуть ли не на одном курсе с Тарковским. Муса — не Сулейман Сиссе, но в тот вечер его биография, рассказанная в лицах, с хрипотцой, блатным жаргоном и уместными инъекциями русского мата, казалась готовым киносценарием, а сам он — лучшим кандидатом на главную роль.

Спасибо отцу. Полковнику Армии освобождения, губернатору Мопти и Сикассо, послу и министру. Все под ним ходили, даже самые богатые и влиятельные. В те времена у него еще не было этих дурацких принципов. Мог подсадить, помочь, когда это было нужно. Один звонок решает все. А для родного сына и двух не жалко. Сына определили в школу-интернат в Алжире. С математическим уклоном (способности!). После школы вернулся в Мали, понял, что ловить нечего, и рванул в Ленинград. Из Африки тогда набирали. Лучшие годы — там, одиннадцать лет. С восемьдесят шестого по девяносто седьмой. Институт, потом аспирантура. И не только это. В институтской общаге не очень-то разживешься, но где наша не пропадала. Освоившись и подучив язык, удачно загнав присланный полковником видеомагнитофон и еще кое-что, купил «Жигули», новенькую «пятерку». И пошло-поехало. Хотелось новых ощущений и впечатлений. Посмотреть Россию. Как там у вас поговорка? Шила в заднице не утаишь.

В поезде дальнего следования — случайный попутчик, ветеран Афгана. Владимир Иванович Пономаренко. Разговорились в тамбуре, переместились в вагон-ресторан. Малиец угощает, и все идет чередом, как вдруг — проверка документов и багажа. Ветеран засуетился. У Мусы — дипломатический паспорт (спасибо отцу!), его шмонать не станут. Предложил новому знакомому перебросить вещи к себе в купе. Тот — с благодарностью. По прибытии в Ленинград вызвался подвезти до общаги. А через пару месяцев вышел студент как ни в чем не бывало из дому, идет себе через скверик, и тут — крутой поворот. Четыре мускулистые руки хватают его и волокут в машину с затемненными стеклами. Пономаренко, Владимир Иваныч. «Что, Муса, помнишь еще меня? А у меня для тебя работенка…» Работать негром в козырной гостинице «Спутник». Головокружительное восхождение по карьерной лестнице: официант, затем бармен, крупье и, наконец, метрдотель. Это тебе не щи хлебать в общежитской столовке. Это новая жизнь. Двойная. В дневное время — учеба спросонья, а по ночам — приключенческий фильм, криминальное чтиво. Жилистый негр с вечной спичкой в зубах, хриплым голосом и недюжинной смекалкой. Колоритный типаж. Такие люди нужны всегда и везде, а здесь и сейчас — особенно. И Собчака обслуживал, и Япончика. Знал назубок, кто что пьет; умело проигрывал им на бильярде. Был за своего. Видел такое, о чем не расскажешь. Покровитель доверял во всем, говорил, если кто косился: «Это мой негр Мусевич. При нем можно». Большим человеком оказался покровитель, Владимир Иваныч. Начинал как «аптекарь», по всему Ленинграду «аптекой» своей приторговывал. Но не погорел, как другие, и к середине девяностых встал в полный рост, занялся легитимным бизнесом. А в девяносто седьмом, почуяв неладное, решил перебазироваться в Лондон. «Поедешь со мной в Лондон, Мусевич?» Зовут — значит, надо ехать. Но тут приходят новости из Бамако: заболел полковник, Абдурахман Майга. Сыновний долг, не отвертеться. Накрылся твой Лондон.