Вернись и возьми - [36]

— Да, я хотел бы узнать, когда и где их… вас…

— Ваше имя, пожалуйста.

— Мое? Александр…

— Спасибо, Александр, за проявленный интерес. Меня зовут Бабакар Туре, я официальный менеджер Бабани Конэ и ее коллектива. Следующий концерт состоится седьмого августа в Бамако. Если вы оставите ваши координаты, мы будем рады сообщить вам точный адрес.

Какие такие координаты? Взяв протянутый мне блокнот, я записал свой номер телефона в Гане.

— Ты сам-то откуда будешь? — внезапно включилась в разговор Бабани Конэ.

— Из России… Но не из той, которая в Гане.

— ?

— В общем, я из Нью-Йорка.

— А в Абиджан надолго?

— Да нет, проездом. Я в Мали собираюсь.

— Вот как? Абисимила![122] На бамбара говоришь?

— Нет.

— Надо учиться. Скажи: «Аукá кенэ́».

— «Аукá кенэ́».

— «Торó ситэ́».

— «Торó ситэ́».

— «Ани́ сокомá».

— Знать бы еще, что все это значит…

— За один урок всего не узнаешь.

— Потом, — зашептал мне на ухо ивуарец-малиец, — мы тебя потом пригласим… к себе.

Самолет пошел на посадку. В иллюминаторе замелькала зелень экваториальных лесов, покрывающая землю бескрайней нежностью. Бабани Конэ опустила на глаза темные очки, которые были спрятаны под тюрбаном, и откинулась в кресле.

В Абиджане, уже не обруни из деревенской миссии, а просто туристы, мы перво-наперво отправились пить кофе, от которого успели отвыкнуть за время пребывания в Гане. Я вертел головой, не переставая удивляться внезапной смене декораций. И вкусу настоящего кофе, и европейскому интерьеру кофейни, и европейским же ценам. Когда-то этот город нарекли западноафриканским Парижем. Но это было давно, задолго до нынешней диктатуры и перманентного военного положения.

Стены заведения украшали деревянные маски племени сенуфо вперемежку с черно-белыми фотографиями. На одной из фотографий был запечатлен пожилой полисмен с мартышкой на плече. Я вспомнил «Обезьяну» Ходасевича: «В тот день была объявлена война». Новая война в Кот-д’Ивуаре не заставила себя ждать; к декабрю миротворцы ООН уже патрулировали город.

7. Бамако

«А Хампате Ба нашего вы читали?» — спрашивает полковник Майга. Амаду Хампате Ба я читал. Вернее, пробовал читать. И второго местного автора, Ямбо Уологема, тоже пробовал. Все-таки жемчужина малийской литературы — это эпос «Сундьята», датируемый чуть ли не XIII веком. «Сундьяты» вполне достаточно. Что же касается современной литературы Мали, то ее скудость особенно наглядна в сравнении с той же Нигерией, где вот уже полвека продолжается литературный бум. Но если писать книги нигерийцам удается лучше, чем кому бы то ни было, то об успехах нигерийского кинематографа говорить не приходится: бесчисленная продукция пресловутого «Нолливуда» не тянет даже на уровень школьной самодеятельности. В Мали все наоборот. В Мали нет писателей, но лет тридцать назад здесь появилась целая плеяда талантливых кинематографистов, и с тех пор на международных кинофестивалях Африка представлена тремя соседями: Мали, Сенегал, Буркина-Фасо (единственное исключение — чадский режиссер Махамат-Салех Харун с его несомненным шедевром «Сухой сезон»). Кроме того, по всей Африке, равно как и за ее пределами, слушают удивительную малийскую и сенегальскую музыку, тогда как нигерийская музыка — это довольно однообразные афробит и хай-лайф, постепенно переродившиеся в подражание американскому ритм-энд-блюзу. Причины этого водораздела неочевидны. Может быть, дело в колониальных зонах влияния (здесь французы, а там англичане), а может, в чем-то еще. В исконном различии культур, например. Ведь основные культуры Западной Африки — это йоруба, акан и мандинг. Литературоцентричные йоруба и акан — на юге, среди экваториальных лесов. А здесь — в Мали, Сенегале, Буркина-Фасо — пески Сахеля и люди мандинг; музыка и кино; суданская архитектура. Фульбе, волоф, джерма и многие другие племена впитали культуру мандинг, став частью могущественной империи. «Да, мандинг могуществен», — соглашается полковник.

Полковник Абдурахман Майга — бывший министр внутренних дел Мали; губернатор Дженне, Мопти и Сикассо; посол в Египте и Гвинее. Шестьдесят лет назад, в возрасте двадцати пяти, он стал одним из командующих Армией освобождения. Нынешний президент Мали[123] — его протеже и приемный сын. Биологических детей у полковника восемнадцать, а приемных — около сорока. Большинство из них квартирует в его «гарнизоне», разбитом на несколько корпусов. Мог ли я представить себе все это три года назад, когда вел пациента, доброжелательного старичка-африканца, попавшего к нам в больницу во время частного визита в Нью-Йорк? «Если окажетесь в наших краях, доктор, непременно приезжайте в гости. Мы с женой будем рады вас принять». Вот я и приехал. Со мной — Юля, Олег и Алла, прилетевшие из Нью-Йорка, поддавшись на мои уговоры принять участие в автопробеге Бамако — Тимбукту. Мои спутники не знали, на что подписывались, и теперь, глядя на их понурые лица, я чувствую себя виноватым и понимаю, что зря втянул их в эту авантюру.

У полковника три жены. Та, что была с ним в Нью-Йорке, импозантная женщина с американским именем Сэлли, оказалась средней. Средняя жена — спутница жизни, сопровождающая государственного мужа в официальных и неофициальных поездках по миру; старшая — мать семейства и хранительница домашнего очага; младшая — скорее приемная дочь, чем жена, как по возрасту, так и по отношению к ней.