Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) - [7]

И сколь странное посмертие ее ожидало. Она проснулась в пригородном доме своих родителей, в своей маленькой и уютной комнате, и обнаружила, что ей снова шестнадцать, что она вернулась назад в то время, когда еще не успела выйти замуж за Джеймса Поттера, родить сына, бросить вызов Темному Лорду и погибнуть...

Вот только все это случилось, и она это знала. Это другие не имели ни малейшего представления.

Холодный ночной воздух обжигал горло, огнем пылал в легких; тяжело дыша, она жадно ловила его ртом. Идти оставалось всего ничего — от улицы, на которой стоял родительский дом, ее отделяла только череда уходящих вниз ступенек... может, спуститься по ним — и удрать куда глаза глядят? Нестись бы со всех ног, пока от усталости не забуду все, даже собственное имя...

Вот только забудет ли она Гарри — даже если сумеет забыть себя?

Ноги поехали на корочке льда, которая уже успела намерзнуть перед спуском с детской площадки. С некоторым раздражением Лили поняла, что сейчас упадет, и потянулась к перилам — те оказались мокрыми, и рука соскользнула. Еще чуть-чуть — и она пересчитала бы эти ступеньки головой...

Вторая смерть за день — и какая нелепая...

Кто-то сгреб ее за воротник дубленки и дернул вверх; качнувшись по инерции назад, она окончательно потеряла равновесие и оказалась в кольце чьих-то рук. От них пахло старым нафталином и тушеной капустой; эти запахи всегда ассоциировались у нее с Северусом — он ненавидел их потому, что не мог вывести с одежды, как ни старался — настолько его дом был ими пропитан...

Северус подтолкнул ее, заставляя выпрямиться, и развернул к себе лицом. Лили моргнула, недоумевая, когда он успел так вырасти, — еще в конце пятого курса они были примерно одного роста, — и только тогда обнаружила, что он уже давно разразился какой-то длинной тирадой:

— ...куда ж тебя черти понесли, не видно ж ни хуя — как нехуй наебнуться в эту мудоблядскую голоебицу и расхерачить голову нахуй — хоть раз бы мозги включила...

Она молчала, позволяя ему выговориться. Акцент то прорезался — особенно когда он бранился, — то вновь пропадал. Лили надеялась, что он выдохнется и успокоится, но через несколько минут усомнилась, что это вообще возможно — похоже, на него снизошло вдохновение. Он что, полгода в себе это копил? Она попыталась вслушаться в слова, но, как всегда, когда у Северуса окончательно срывало крышу, его речь перестала быть связной. Из всей филиппики ей удалось понять только то, что некоторым — цензурно выражаясь — безрассудным гриффиндоркам иногда стоит хотя бы на пять секунд включить голову перед тем, как ринуться навстречу опасности, и, может быть, сделать взамен что-нибудь другое, а не только сдохнуть к чертовой матери.

— Например, чинно спуститься по лестнице? — перебила она.

Северус осекся на полуслове — как будто этот ответ перекрыл в нем какой-то клапан. На долю секунды его лицо исказилось в дикой, почти безумной гримасе; Лили невольно подумала — и мысли эхом отдавались в ее голове, словно под сводами темной пустой пещеры — да что же с ним случилось, отчего он такой?

Ей хотелось взять его за руку. Хотелось на него накричать. Хотелось уговорить его пойти с ней, оставить Волдеморта и спасти Гарри, а иначе она совсем свихнется, потому что он должен был лежать у нее на руках, ее мальчик, ее малыш — но его не было, не было! Явился этот ненормальный и убил ее мужа, а потом был зеленый свет, а потом она очнулась тут...

— Я вовсе не пытаюсь умереть, — сказала она непонятно откуда взявшимся голосом — таким твердым и рассудительным, но чувствовала себя при этом сумасшедшей, такой же безумной, каким показался ей Северус — уже дважды за этот вечер... Кого он потерял?

— Хорошо, — он тяжело дышал. — Не наебнись с этой пиздоблядской лестницы — и будем считать это неебически хорошим началом.

— Я постараюсь. Вот, смотри, — она обошла заледеневший участок и принялась спускаться по ступенькам. — Смотри и убедись, что мне не грозит кончина.

Лили не хотела, чтобы ее слова прозвучали всерьез — но, когда она спустилась на дорогу и повернулась попрощаться с Северусом, тот стоял на верхней ступеньке лестницы, залитый холодным, зеленовато-белым светом уличного фонаря, превращавшим его лицо в череду ярких выступов и черных впадин, и был серьезен, как сама смерть.

— Пока я жив, ты не умрешь.

Лили моргнула — он тут же отступил в темноту, словно втянулся в тени за границей освещенного круга.

— Иди домой, — сказал он резко. Она явственно представила, как он поплотнее запахивается в куртку, прячась в нее, словно черепаха в панцирь. — Пока совсем не околела. Погодой я не командую.

— Хорошо, — произнесла Лили медленно.

Она шла вниз по улице, по направлению к дому, с необычайной ясностью воспринимая и каждый свой шаг по тротуару, и каждый свой вдох и выдох, и каждый шорох в шелестящих на ветру кустах. Дойдя до дорожки, ведущей от изгороди к коттеджу, она остановилась и снова обернулась — и, разумеется, Северус все еще наблюдал за ней, возвышаясь над верхней ступенькой приснопамятной лестницы.

Приблизившись к дому с боковой стороны, Лили схватилась за плющ и полезла к окну своей комнаты.