Верлибры - [4]

который ищу я по всей земле,

город, что создан людской надеждой…

Неужели весь путь человека землей ограничен?!.

Неужели вся суть человека окружающим замкнута?!.

Неужели силу и вес имеет одна лишь та мысль, что застит?!.

Дождь прибивает дорожную пыль, хлещет по крышам, траве, деревьям, ручьями журчит по канавам…

А за Великим Полем сияет янтарно-желтая светлынь и, словно кого дожидаясь, возвышается город -

город, которого нет на земле,

странствующий город.

ПОЛЕТ

Доколе еще мне терпеть?

Ворон, который несет меня сквозь мглистую бездну времен из неволи – к свободе, из горя – к счастью, из тьмы – к свету, поворачивает голову и отвечает:

дотоле, пока есть время,

дотоле, пока есть сам ты,

дотоле, пока есть мы…

Я кормлю его своим телом,

я пою его своей кровью,

и уже не различаю, где время, где он, а где я…

Все заживают на мне раны,

все возрождается моя кровь,

все требует ворон новой и новой пищи,

и все длится в столетьях наш неподвижный полет.

СЯРГЕЙ ЦЫГАН

Друг моего детства Сяргей Цыган стоит на крутом песчаном пригорке и левой рукой швыряет в гору каменья.

Каменья, что мы заядло кидаем, с удвоенной силой летят вниз, заставляя нас уворачиваться, прятаться, разбегаться…

Но Сяргей Цыган с места не сходит: ему не от чего уворачиваться, ему нечего остерегаться, – камни, что он зашвырнул в гору, и остаются там.

– На то он и Цыган, – восхищаемся мы и завидуем. – На то у него такая рука…

Мы покидаем потом пригорок,

направляясь на тот двор, где живет вместе с матерью и меньшою сестрой Сяргей Цыган – предводитель нашей ватаги.

А в вышине, над землею, плывут куда-то огромные тучи, и в них громыхают угрожающие камни, что позакидывал на небо Сяргей Цыган со своей левой – счастливой своей – руки.

ЗВЕЗДЫ

Дожидаюсь, когда придет ночь, когда выйдут на небо звезды…

Темнеет земля,

темнеет вода,

темнеет трава,

темнеют зданья… -

а еще недавно все имело свои очертанья, еще недавно все свои границы имело, расположено было одно к другому, одно с другим спорило и все было только частью видимого.

Когда я всходил на башню – башнею рассуждал,

когда я шел по дороге – дорогой видел,

а тут, а теперь наблюдаю, как все становится всем,

как воскресают в недостижимых высотах звезды.

Есть что-то в белом дне дальнейшее, чем день,

есть что-то в темной ночи дальнейшее чем ночь,

и есть что-то в нас дальнейшее, чем мы…

Тот кто шел по дороге, сказал: это – звезды.

тот, кто всходил на башню, сказал: это – мы…

Живой на земле, ношу в себе свою смерть и свое бессмертье,

и открываю жизнью землю,

и открываю смертью небо,

а бессмертьем – то, что выше всего,

а бессмертьем – то, что ближе всего,

а бессмертьем – звезды.

УБЕЖИЩЕ

Подамся самой прямою тропкой, но уведут кривые,

задумаю самую важную думу, но посторонние отвлекут вниманье,

соберусь встретиться один на один со смертью, но окажусь в убежище…

С зажженным фонарем в руке и повязкою на глазах приходят и уходят люди.

Они мне дают такой же фонарь и такую же точно повязку.

– Ты, наконец, отыскался, – они говорят. – Ты теперь снова с нами.

– Зачем мне этот фонарь? – спрашиваю у них.

– Чтоб видеть при полном мраке, – отвечают одни.

– Зачем мне эта повязка?

– Чтоб видеть при ярком свете, – объясняют другие.

А мне хочется просто смотреть,

просто воспринимать

и просто жить -

и видеть светлое светлым,

и видеть темное – темным,

правдивым – правдивое,

лживое – лживым…

…На белой, на черной, на серой земле рисую, стираю и снова рисую свой образ.

ЦЕПЬ

Во дворе у дома – собаки; они на цепи.

Они и храбры – сколько позволяет им цепь,

и кусачи – насколько позволяет им цепь,

и брехливы – поскольку позволяет им цепь,

и рычат они на цепь, но не больше, чем позволяет им цепь.

Поодаль шастает стая волков.

Волки прислушиваются к собакам, принюхиваются к собакам, но ближе все-таки не подходят:

не позволяет цепь.

ТАНЕЦ СО ЗМЕЯМИ

Борьба увлекает меня: она высвобождает все мои способности, она собирает все мои силы, она становится танцем, танец становится чудодейством, он вяжет из моих движений свой волшебный узор.

Я остерегаюсь его. И все-таки жду его.

А из моря уже выползли две змеи – две неотвратимые мести.

Они яростно бросаются на меня, они душат меня в своих скользких и цепких объятьях, они мечут мне жала прямо в лицо…

Я отдираю их от себя, я давлю их, топчу, я верчусь, извиваюсь, кричу…

Со всех сторон, словно притянутые магнитом, собираются горожане.

Они смотрят на мою смертельную борьбу, на мои отчаянные усилия…

– Какое зрелище! – восхищенно они говорят.

– Мы впервые видим такой напряженный ритм!

– Мы впервые видим такой изощренный танец!

ПАСТИ

Чтоб не бояться ходить в лес, односельчане в лесу понаставили всяких пастей-капканов: на рысь, на волка, на кабана, на медведя…

Пошел Симон посмотреть, кто попался в его самолов, – и в чей-то попался сам,

пошел Тарас поглядеть, кто попался в его силки, – и сам в петле очутился,

пошел Доминик взглянуть, кто попал в его волчью яму, – и сам как сквозь землю провалился, пропал куда-то…

И стали люди бояться леса еще сильнее:

там – рыси,

там – волки,

там – кабаны,

там – медведи,

и там – пасти.

ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ

Перед тем, как начнется битва, бессонные звездочеты рассуждают-гадают, чем она кончится, на чьей стороне будет победа.