Верлибры - [2]

Люди проходят мимо деревьев, не замечая их, – они читают таблички.

А голоса деревьев так и остаются неуслышанными,

а письмена деревьев так и остаются непрочитанными.

В КРУГЕ

Мир молча допытывается у меня, куда я иду.

Но разве я знаю мою конечную цель?

Я делаю то лишь, на что я способен и что меня заставляет делать жизнь:

когда жажду – пью воду,

ем хлеб, когда голоден,

когда устаю – отдыхаю,

а отдохнувши, устремляюсь вперед – и оказываюсь на своих же следах.

Я в круге, где слово ищет Слово, а человек – Человека.

ПТИЦА

Огромная хищная птица кружит надо мною. Я знаю: она ждет моей смерти. Тогда с голодным криком она опустится на мое тело и ударит мне клювом в лицо.

Я поднимаю лук и выпускаю стрелу. Стрела, не долетев до птицы, падает вниз. Я подбираю ее и снова кладу на лук: теперь я постараюсь выстрелить выше.

Но на прежнем месте птицы уже нет. Будто что-то придумав, она улетает вперед – туда, куда я иду.

Бескрайняя степь.

И мы двое: я и птица – мой извечный враг.

Она одна сопровождает меня на моей жизненной дороге.

Да и в самом-то деле, как бы я узнал, куда мне идти, если бы время от времени она не улетала вперед?!.

ГАВОРКА САША

Мой одногодок Гаворка Саша сидит, глубоко задумавшись, рядом с грудой железного лома на желтой пожне;

он сидит весь расхристанный,

кровь у виска запеклась…

– Саша, – зову я его, – идем вместе с нами, вместе со всеми!..

А он ничего не отвечает,

а он остается на том же месте,

а он остается все в том же полдне,

а он остается на том свете

и неотрывно глядит на дорогу, по которой все дальше уходят его одногодки.

В СТАРОЙ ХАТЕ

В той старой хате, невесел, отец сидит за столом с друзьями:

что было поесть – съедено,

что было выпить – выпито,

и все равно не хватило.

Заглядывает в окно ясная осень.

Гудят далекие поезда.

Отец мне дает деньги и говорит:

"Купи нам чего-нибудь выпить и закусить и сразу же возвращайся…"

Я прохожу мимо глубоких чистых озер, в которых торжественно отражаются золотистые деревья и темнеют отражения облаков, сажусь в мчащиеся поезда,

но сегодня великий праздник;

все заполонила собой эта осень,

все заполнило очарованье,

все переполнил собой этот день,

на исходе которого в старой сумрачной хате отец по-прежнему сидит за столом со своими друзьями и все ждет, когда я вернусь.

УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ

Не удержавшись, я заглянул на следующую страницу…

"Лихнаэль, Весмолон, Гермашур, Мемрогай…" – торопясь, я читаю таинственные слова-имена той старинной магической книги, что на время доверил мне мой учитель…

А на улице вдруг темнеет, как будто под вечер. Стая птиц прилетела во двор, и они, все пространство заполнив, с пронзительным громким криком обрушиваются на окна и дверь.

Опешивши, не успеваю я что-нибудь сделать, куда-нибудь скрыться, а в дом уж вбегает разгневанный чародей, выхватывает книгу и что-то шепчет…

Уже больше не ученик чародея, я ухожу от него все дальше и дальше.

Но запретные те слова, те слова-имена, что я вычитал в книге… -

я мучусь, стараясь не вспоминать их, не дать им проникнуть в мой разум, не остаться с ними один на один…

Я страшусь того, что я знаю.

За окнами моего сознанья – темные крики.

* * *

Две цели, противоположных одна другой, во мне совпадают: цель – всем овладеть, и цель – от всего избавиться.

Что я отвоевываю у дня, у меня отнимает ночь, что отдаю бездорожью – возвращает мне перепутье.

И не хватает мне дня, чтобы всюду поспеть, и не хватает ночи, чтоб отовсюду вернуться,

и не хватает жизни, чтоб жить,

и, чтоб не жить, не хватает смерти…

У меня все есть и – ничего нет.

Гляжу на тени днем и на звезды – ночью.

В далекой деревне кричат петухи.

Полынь и бессмертник обступают мою дорогу.

Сердце мира бьется во мне.

СИНИЕ ЛЮДИ

Под ногами крошится подмерзший снег.

Темнеют ямы с водою.

Мартовская ночь: хаты, и окна, и улица – но нигде никого.

Безлюдье в моей душе, безлюдье – в мире.

И только гнутся под ветром деревья,

и только бегут облака по небу,

и только летит куда-то месяца синий челн, а в нем – синие люди.

НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ

Кто узнает у меня, где восток, кто узнает – где запад…

Как указатель на перекрестке, я показываю всем, куда идти, а сам остаюсь на том же месте – на этой земле, под этим небом.

слишком высок для глубины,

слишком глубок для высоты,

слишком прям, чтоб склониться в любую сторону…

Вот моя левая рука, вот – правая…

Я бросаю зерно в землю – и вырастает дерево:

на одной ветви у него солнце,

на другой – месяц,

разноголосые птицы со всех концов света на нем распевают песни и ладят гнезда…

Тут мой запад, и тут – восток.

ЛЕСТНИЦА

По крутой, бесконечной лестнице я поднимаюсь все выше и выше, чтоб, наконец, достигнуть той самой верхней, самой последней моей ступеньки, с которой я мог бы броситься в беспредельность -

и оставить позади саму жизнь,

и оставить позади саму смерть.

Сколько ступенек я уже миновал?!.

Сдается мне, что создает их сам мой подъем, движенье, само мое восхожденье, надежда, что там, выше, я себя самого превзойду и смогу, наконец, то, чего не могу теперь…

А они одна за одной возникают, одна из другой вырастают, одна другую предвидят, они – и преграда, они – и опора, они и придерживают, и ведут.

На высоте, что выше деревьев и облаков, по-над самою вышиною, я вслушиваюсь и слышу, как откуда-то снизу двойник мой кричит: