Верить и любить - [39]

— Жизнь больше не представляется тебе в черном цвете?

— Нет, — едва слышно прошептал он и поцеловал ее в нежные разомкнутые губы.

У Николь закружилась голова от его близости и знакомого мужского запаха, она почувствовала возрастающую слабость во всем теле, которое стало податливым и отзывчивым в его руках. Генри зарылся лицом в благоуханную мягкость ее пышных волос, рыжие локоны струились сквозь его пальцы, жаркие губы касались ее век, щек, шеи.

Генри развязал узел на поясе ее халата и распахнул полы, провел ладонью по матовой бархатистой коже, осыпал поцелуями се грудь, живот и бедра, продлевая мучительное наслаждение, пока Николь не выгнула спину, простонав его имя. Он как пушинку подхватил ее на руки и понес в спальню.

Генри бережно опустил се на кровать, снял рубашку и расстегнул брюки, в то время как Николь, затаив дыхание, думала о том, каким прекрасным было его сильное тело, озаренное лучами лунного света. Обнаженный, он лег к ней и ласково взял ее лицо в свои ладони, глядя в потемневшие от страсти глаза Николь и восхищенно улыбаясь.

Мускулистые ноги Генри скользнули вдоль ее стройных ног, прижались к изящным бедрам. Ее пальчики, словно крылья бабочки, порхали по его спине, а пальцы Генри с нежной уверенностью добрались до самой интимной части ее тела. От этих ласк сладостная дрожь пронзила Николь, и она замерла в предвкушении невыразимого блаженства.

— О Боже, не могу поверить, что так безумно хочу тебя! — выдохнул Генри.

Обхватив ладонями ее ягодицы, он слегка приподнял ее тело и крепко прижал к своему. Николь не удержалась от вскрика, когда Генри проник в ее лоно, и непроизвольно изгибалась в такт его нежным размеренным движениям, а он погружался в нее все глубже, загораясь огнем, пылавшим в ее крови.

Для них не было необходимости спрашивать, говорить о том, что приятно другому и что нет. Они почти в совершенстве изучили друг друга, и каждый умел пробудить наиболее пылкий отклик одним взглядом или прикосновением.

Николь извивалась в сладостных конвульсиях, чувствуя приближение оргазма. От последнего мощного толчка у нее внутри будто началось извержение вулкана, и она, гортанно вскрикнув, провалилась в жаркую бездну.

— Я хотел тебя до умопомрачения, — вымолвил Генри, когда они, утолив свою страсть, лежали рядом на смятых простынях. — На днях я едва удержался, чтобы не овладеть тобой прямо на ресторанном столике.

— И повергнуть в шок благопристойную публику?

— Надеюсь, ты не утратила дух авантюризма, — задорно улыбнулся Генри, потом сказал без тени усмешки: — С того момента, как мы встретились снова, я места себе не находил, желая заняться с тобой любовью, и боялся, что перемены в моей внешности вызовут у тебя отвращение. Эти мысли не давали мне покоя ни днем, ни ночью. Я считал себя… ущербным.

— Ты вспоминал о своей ущербности, пока мы были вместе?!

— Ни разу.

— А меня куда больше волновали другие части твоего тела… которые действуют безотказно.

Эта бесстыдница того и гляди вгонит меня в краску, подумал Генри.

— Ты ненасытный. — Николь с откровенной жадностью рассматривала его нагое тело.

— Я слишком долго ждал и сдерживался.

— С тех пор как попал в автокатастрофу?

— С тех пор как в последний раз был с тобой.

— Восемнадцать месяцев прошло — невероятно! — Николь приподнялась на локте и пристально посмотрела на него.

— Что, это роняет мой пресловутый донжуанский имидж в твоих глазах?

— Ничуть.

— Так уж получилось — ни одной женщине не удалось обольстить меня, как это сделала ты.

Николь улыбалась, наслаждаясь его признаниями.

— У тебя не возникало искушения обратиться в клуб знакомств или дать объявление в газету?

— «Холостяк, владелец двухэтажного особняка во Флориде, разменивающий четвертый десяток, без вредных привычек, ищет распутную рыжую зеленоглазую ведьму» — так, что ли?!! — Он притянул ее к себе. — Впредь я не намерен терпеть одиночество.

— Я не позволю тебе терпеть одиночество, — сказала Николь, прижимаясь к нему, — и не выпущу до тех пор, пока ты не будешь любить меня снова.

— Осторожно, — предупредил Генри, когда ее ласкающая рука стала пробираться ниже, вызывая у него повторное возбуждение.

Он глубоко вздохнул, перевернулся. Подчиняясь властному призыву, Николь опустилась на него, и они вновь предались ненасытной страсти.

Некоторое время спустя они лежали, совсем разомлев. Их руки и ноги переплелись, голова Николь покоилась у Генри на плече, а он губами прикасался к ее волосам.

— Тебя не смущает, что наш сын — незаконнорожденный, хотя он и плод любви? — спросил Генри. — Для современной матери это не позорное клеймо, однако…

— Конечно же смущает.

— Тогда нам следует воспитывать его сообща. Выходи за меня замуж, Николь. Я был круглым дураком, сомневаясь, жениться мне или нет, это даже не было вопросом выбора, ты уже давно стала частью меня. Ты согласна?

— Стать миссис Донэм? — выразительно уточнила Николь.

— Именно так называл тебя полицейский. Но, полагаю, твои колебания вызваны не претензией к звучанию новой фамилии.

Она укрылась простыней, легла на спину и, не моргая, смотрела в потолок.

— Всего несколько месяцев назад ты страшился брачных уз и не был «создан для семейного очага». Не проще ли остаться «самому себе хозяином»?