Верховья - [54]

Наступившая ночь не тяготила и не угнетала душу, потому что с уходом дня не исчезла весна. Она была всюду и жила неостановимо: в шуме бегущей воды, в еле заметном ласковом движении воздуха, в оттаивании земли и мхов, в мелькании вальдшнепов над просеками...

Наконец они вышли из-под сумеречной сосредоточенности леса на простор — началась старая вырубка с пнями, редкими березками и сосенками, с далеким живым мерцанием огней впереди — там был Побочный. Там были дома, огороды, люди, иные, уже человеческие, звуки — все то, от чего они отвыкли и к чему снова их так неодолимо влекло.

Без команды все остановились, поправили на спинах мешки и стали закуривать.

— Выпить бы... — прорвалось душевно у Ботякова. — Прощай, милой.... Кормилец ты наш, — Ботяков повернулся лицом к лесу, снял шапку и поклонился. И все мысленно, кажется, согласились с ним: никто не рассмеялся, не вставил как обычно своего слова, но все поглядели в сторону леса, и каждый, видимо, что-то отметил про себя.

Не будь Княжева, Ботяков, конечно, и выпил бы сейчас, присев на пенек, да и не один он... Но надо было, пока не стемнело, дойти до поселка.

— На-ко вот, — снял свой рюкзак с бутылками Княжев и протянул Ботякову. — Неси, если любишь. Да не запинайся.

— Да чего нести, — подошел Луков и тоже снял свой рюкзак. — Забирай по одной и неси, где хочешь!

— Как я раньше-то не догадался! — удивился Княжев. — Несу и несу...

Засмеялись, разобрали бутылки и снова двинулись дальше. Пеледов, оказавшись возле Мишки, шел молча, и Мишка мучился, хотел все сказать ему слова благодарности, но мешал Шаров, шедший рядом, который все равно ничего бы не понял...

А время, последнее время, уходило — Побочный становился все ближе, и Мишка понимал, что расстаются они с Пеледовым надолго, может, на всю жизнь.

31

Чекушин спал беспробудно. Все время, пока он храпел, навалившись на стол, девчонки осторожно мыли посуду, старались не греметь и искоса поглядывали на него. Настасье то казалось, что Чекушин притворяется, тянет время до ночи, чтобы опять начать приставать к ней, то думалось, что вымотался он совсем и проспит теперь до утра.

Низкое солнце стояло над лесом и освещало вершину старой сосны, на которой сидел тетерев. Он давно там сидел и видел, как ушла с поляны бригада и стало возле барака тихо. Это был Косохвостый. Он уже второй вечер сидел на этой вершине, прислушивался и оглядывался, ожидая, что вот-вот вынырнет из леса Старик и сшибет его жесткой грудью со своего законного места. Но Старика не было, и Косохвостый успокоился. Оглядевшись еще раз, он принялся полегоньку ворковать прямо тут, на вершине.

Услышав его, опушкой поляны пролетела Желтая. Она села на елку, поквохтала и перепорхнула в центр поляны на низкие сосенки. Косохвостый угрожающе прошипел и спланировал с вершины прямо под эти сосенки.

В это время Чекушин проснулся. Он встал, выглянул из вагончика — на поляне глухо рокотал голос Косохвостого, но сейчас было не до этого.

— Где бригада? — спросил он, повернувшись к девчонкам.

— Ушли, Петр Макарыч, — с безразличным видом ответила Настасья.

— Давно?

— Еще засветло...

Чекушин потихоньку выругался и спросил уже требовательно:

— А что не разбудили?

— Бригадир не велел, — соврала Настасья.

— Та-ак... Ясно-понятно! — Чекушин увидел на соседнем столе раскрытую бутылку, подошел и налил себе в стакан. — Закусить-то дайте? — попросил уже ласковее.

Галя выставила на полочку раздатки две тарелки, Настасья налила ему крепкого чаю.

— Молодцы, девчонки! — забирая еду, сказал Чекушин и в упор поглядел на Настасью. — Сами-то идите?.. Хорошо гуляем, а? Зачистка!

— Мы уже выпили, Петр Макарыч, — опять потупив глаза, ответила Настасья. — Теперь вот голова болит...

— Ну, спасибо вам, хорошо варили, ясно-понятно! Самая ударная бригада у нас... — Чекушин выпил, поел и поправил на бедре сумку, которая как-то тяжело давила ремнем плечо. Он раскрыл ее проверить, все ли документы тут, и скорее захлопнул: в сумке была непочатая бутылка водки и железная банка свиной тушенки. «Княжев... — с благодарностью подумал Чекушин. — Настоящий мужик».

Не спеша, основательно поужинав, Чекушин, уже снова запьяневший, в благодарность пожал руки поварихам, велел все мыть, прибирать, попросил у них четвертинку хлеба и направился к выходу. На пороге остановился, сказал:

— На Лух мне надо, там бригада работает. Ночевать, может, к вам приду...

Настасья скоро ответила:

— Мы спать ляжем, Петр Макарыч, закроемся. Умаялись... Если что, ложитесь здесь. Тут тепло у плиты. Ключ в замке будет...

Чекушин все понял, ответил уже с улицы:

— Погляжу... До свиданья.

В лесу быстро темнело, небо заволакивали тучи, и Чекушин шел почти на ощупь. Он торопился, но ничего не боялся, шел как хозяин в своих законных обжитых владениях.

Из лесной чащи наконец он увидел проблески костра, осторожно приблизился к берегу и, не вылезая из густого ельника, пригляделся. У костра никого не было, река шумела под мостом, и слышно было, как где-то в темноте негромко переговариваются сплавщики. На том берегу двигалась красная точка, и Чекушин понял, что там кто-то, работая, курит. Значит, все шло хорошо.