Верховная жрица - [11]

– Святой жрец Лобсанг Дром – тибетец. А тибетцы всегда кладут в чай яковое масло, – объяснил Чиун.

– Наверное, поэтому от него так сильно разит.

– У тибетцев масса обычаев, которые показались бы тебе странными. Регулярное купание не входит в их число.

– Не знаю, что сильнее воняет – он или сундук, видимо, долго простоявший в каком-нибудь заплесневелом погребе.

– Так оно и было. Сундук стоял в погребе еще до твоего рождения.

Какое-то время четверо молча пили чай.

Наконец тибетец изрек:

– Я святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче. Ринпоче значит «драгоценный». Я ищу Луч Света, который непременно должен просиять. Как тебя зовут? – спросил он Уильямса.

– Римо.

– Ри-мо?

– Да.

– Странное имя.

– Моя фамилия Буттафуоко.

– Бутт-а-фу...

Римо кивнул и с невозмутимым видом произнес:

– Это означает: «Врет и делает все через задницу».

Лобсанг Дром мрачно кивнул:

– Достойное имя.

– Для белого человека, – присовокупил Чиун.

– Для белого имя просто идеальное, – проревел Кула.

Все, кроме Римо, рассмеялись и выпили за его столь замечательное имя.

Уильямс подождал, пока веселье поутихнет, и спросил:

– Так в честь чего мы собрались?

– В честь бунджи-ламы, – ответил Чиун, соединяя руки в расшитых рукавах кимоно.

– Он исчез, – продолжил Кула.

– Я думал, он в сундуке, – удивился Римо.

– Там находится старый бунджи-лама, – пояснил Кула, – а мы ищем нового.

– Раз вы ищете нового бунджи-ламу, зачем вы таскаете с собой старого?

Присутствующие поглядели на Римо с таким видом, будто он спросил, почему они каждый раз делают вдох после выдоха.

– Монахини, мои воспитательницы, нередко говаривали: глупых вопросов не бывает, – как ни в чем не бывало добавил Уильямс.

– Монахини тоже были белыми? – поинтересовался Кула.

– Да.

– Наверное, буддистками? – спросил Лобсанг Дром.

– Христианами, – отозвался на его вопрос Чиун.

Кула и святой жрец глаза раскрыли от изумления.

– Я почти выбил из него христианство, – поспешил сгладить впечатление Чиун. – Чуть ли не целиком. Но кое-что сохранилось. – Учитель пожал плечами.

– Конечно, он же белый, – заметил Кула.

– Да, белый, и тут уж ничего не поделаешь, – добавил Лобсанг Дром.

Все сошлись на том, что Римо и в самом деле ничего не может поделать с тем, что он белый; однако со временем, если мастер Синанджу продолжит его обучение, он, возможно, сумеет выбить из него остатки христианства.

Уильямс тяжело вздохнул. Взгляд его вновь и вновь возвращался к сундуку.

– Я все еще жду ответа на свой вопрос.

Но он так и не дождался.

Вместо этого Лобсанг сказал:

– О великий, чьи руки подобны мечам, мы проделали столь большое расстояние, чтобы заручиться твоей помощью.

– Я ничем не могу вам помочь, – печально проронил Чиун.

Кулу передернуло, Лобсанг Дром разом обмяк.

– Ибо я служу Смиту – белому императору Америки, – пояснил Чин, высовывая из рукава похожую на когтистую лапу руку. В полумраке ногти его сверкали, словно ножи из слоновой кости.

– Страной управляет простой кузнец[8]? – изумился Лобсанг Дром.

– А почему бы и нет? – вмешался в разговор Кула. – Чингисхана звали также Темучином, «обработчиком металлов», когда же он вырос, то стал основателем великой империи.

– Империи грабителей и убийц, – высказался Римо.

– Кто смеет утверждать подобную ложь? – возмутился Кула.

– Книги по истории.

– Христианские книги?

– Нет, американские.

– Выходит, тебя верно назвали Римо Буттафуоко, ибо ты и впрямь врешь и делаешь все задом наперед.

– Через задницу, – поправил Римо.

Кула кивнул и, внеся необходимое, с его точки зрения, уточнение, обратился к мастеру Синанджу:

– Почему вы не можете нам помочь, мастер Синанджу? Неужели американский император боится возвращения бунджи-ламы?

– Не знаю, боится или нет, но пока он платит мне золотом, я не вправе работать ни на кого другого. У нас с ним контракт.

– Мы заплатим больше!

– Сколько?

Кула вытащил из свой тужурки мешочек из яковой кожи. Развязал шнурок и высыпал оттуда бесформенные самородки.

Как и предполагал Римо, Чиун лишь кисло скривился.

– Мало.

Кула с ворчанием вытащил еще мешочек, и кучка золота стала вдвое больше.

Глаза Чиуна подернулись поволокой, он приглушил голос.

– Золото Смита могло бы наполнить три такие комнаты, как эта.

Монгол Кула, избегая карих глаз Чиуна, внимательно обвел комнату взглядом.

– И за сколько лет службы он платит столько золота? – деланно равнодушным голосом спросил он.

– За год.

– Мы просим только помочь найти бунджи-ламу.

– На его поиски, возможно, уйдет год, а может быть, лет двадцать, – возразил Чиун.

– В нашем распоряжении всего десять лет, ибо панчен-лама уже найден.

Чиун понимающе кивнул.

– Я читал об этом. Какой-то китаец обнаружил его в Америке. Тулку еще никогда не находили так далеко от Тибета.

– Далай-лама праздно проводит время в изгнании. Панчен-лама – теперь основной претендент на Львиный трон Лхасы и, достигнув надлежащего возраста, конечно же, предъявит свои права. Если только не будет найден бунджи-лама.

– Плохи ваши дела, – согласился Чиун. – Но я рискую прогневать своего императора, меньше чем за полную комнату золота не соглашусь на это.

– И как далеко ты готов пойти за комнату золота?

– За комнату золота я обыщу весь Запад, либо отыщу бунджи-ламу, либо испущу дух.