Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - [98]
Очевидно, он родился и вырос еще в дореволюционной Польше, которая входила в Российскую империю; без знания русского языка там зачастую было не обойтись, и свою записку Мариуш писал по-русски. Но некоторые шероховатости свидетельствуют о том, что в этом языке он давно не практиковался. Говоря о мелких торговцах, он использовал термин «купцы», который в советской лексике практически перестал употребляться.
Что касается советского гражданства, то в 1920-е – начале 1930-х годов (пока в СССР не начался массовый террор, сопровождавшийся шпиономанией) его принимали многие представители русскоязычного населения за рубежом: оказавшиеся на чужбине бывшие подданные Российской империи, эмигранты, те, кто симпатизировал СССР под впечатлением экономических и политических успехов социализма и поверил в гуманность коммунистической модели.
В краткий период сближения Москвы и Берлина после заключения договора о ненападении советский паспорт предоставлял Бранзбургу хотя бы элементы правовой защищенности, но с началом гитлеровской агрессии против СССР этот же паспорт сделался отягчающим обстоятельством.
Первая страница записки Мариуша Бранзбурга о положении в Варшаве, май 1941 г. Архив внешней политики РФ.
Фамилия «Бранзбург» наводит на мысль о еврейском происхождении автора. Однако к началу 1941 года всех варшавских евреев нацисты успели согнать в гетто, а Мариус Леопольдович жил за его пределами. Об этом упоминалось в краткой преамбуле, которую Деканозов добавил к записке. Вместе с тем в ней также указывалось, что в гетто находилась теща Бранзбурга. Заметим еще такой примечательный факт: пуговичная фабрика, где предположительно мог работать Мариус Леопольдович, находилась в Варшаве на улице Налевки, в еврейском квартале.
Допустим, что Бранзбурга и его супругу (еврейку по матери) уберег советский паспорт, которым, по всей видимости, не обладала теща. С другой стороны, наличие такого документа не всегда служило защитой от депортации. В записке Бранзбурга говорилось, что в гетто перемещали и советских граждан. Их единственное преимущество перед польскими евреями заключалось в том, что они имели право покидать гетто (для приобретения продуктов, товаров и т. п.) и возвращаться туда, хотя охрана выпускала и впускала их «со скрипом».
Какая судьба постигла Мариуса Леопольдовича? О нем имеется упоминание в немецких записях о поляках, отбывавших трудовую повинность: с 7 января по 30 апреля 1944 года он работал на производстве по обработке мрамора{527}. А после этого могло сложиться по-разному. Нельзя исключать, что он принял участие в Варшавском восстании и погиб, сражаясь с гитлеровцами.
Его записка, озаглавленная «Варшава в апреле 1941 года, – незабываемый рассказ о жизни крупного европейского города, разрушенного, униженного и разграбленного гитлеровцами. Свое повествование Бранзбург разбил на небольшие главы, и мы сохранили это структурное деление:
Паника
Полуразрушенная Варшава представляет собой довольно удивительное зрелище, несмотря на то, что в военных условиях огромные транспорты солдат, автомобилей, пушек, летчиков и низко летающих самолетов никого не должны удивлять. Слухи ползут по городу, населением овладела паника, и люди, которые еще не забыли ужасов бомбардировки в сентябре 1939 г., опять начинают волноваться.
А тут, как гром среди ясного неба, распоряжения помощника Варшавского губернатора о проведении затемнения и приготовления бомбоубежищ, начиная с 9 мая. Спешно заклеивают окна черной бумагой, в погребах ставят стулья и лавки, на крышах приготовлены лопаты и песок. Паника овладевает всеми слоями населения, ибо войска идут без перерыва, днем и ночью, за Вислу, на восток и на юг, на Малкинию[71] и Перемышль. Грохочут танки, проходит моторизованная артиллерия, через мосты и специальные улицы, которые предназначены только для движения войск. Все в один голос заявляют, что немцы готовятся напасть на Советский Союз, оторвать Украину (до Владикавказа) и Белоруссию до границ Московской области.
Немецкие «украинцы и белорусы» организуются, хвастаются, что уже в кармане заготовлены назначения на разные посты в разных городах, которые «будут быстро завоеваны» немцами. «Вир геен геген Иран»[72], смеются немецкие солдаты штоструппен[73]. «Вир верден айне Мустер-Гетто ин Москау махен»[74], – говорят со злобой вчерашние поляки, а сегодня уже вольксдейтшеры[75], занимающиеся грабежом и спекуляциями.
Хотя ходить по городу можно до 11 час. вечера, люди с наступлением темноты прячутся в нетопленные квартиры, где при тусклом электрическом освещении шепотом обмениваются впечатлениями и… ждут новые бомбардировки.
Советские граждане находятся на «подозрении». Телефоны обслушиваются
