Верхом на ракете. Возмутительные истории астронавта шаттла - [146]

. Я все еще смотрел на это явление, и вдруг длинный след метеора вернул меня к мыслям о проблемах с теплозащитой. Через несколько часов мы сами станем таким метеором – падающей звездой, несущейся над Тихим океаном с хвостом ионизированных газов в тысячу миль длиной. Мы были заключены в алюминиевой машине, которая расплавится уже при 500 °C. Плитки донной теплозащиты будут испытывать нагрев свыше 1000 °C. Носовая часть и передние кромки крыльев подвергнутся действию еще более высоких температур. Всего пара дюймов кремния и углеволокна защищала нас от жертвоприношения, и, как показали наблюдения с помощью камеры, некоторых из этих дюймов уже не было. Тепло наверняка подберется ближе к алюминиевой конструкции. А как насчет отсутствующей плитки? А что, если ветер воспользуется той нишей, которая создалась на ее месте, чтобы поддеть края соседних плиток и выдрать еще несколько, а потом еще – как ураган последовательно, ряд за рядом, сносит черепицу с крыш? Инженеры всегда уверяли нас, что это невозможно, но я был уверен, что и инженеры, отвечавшие за конструкцию ускорителя, никогда бы не признались, что с него может сорвать верхушку…

В одном я был уверен. Если раны «Атлантиса» смертельны, то наша кабина-крепость защитит нас в течение долгого времени – достаточного, чтобы мы увидели приближение смерти. Нам определенно хватит времени, чтобы заметить многочисленные предупреждающие сигналы о том, что на различные системы начинает действовать жара. Вероятно, мы будем живы достаточно долго, чтобы понять и почувствовать потерю ориентации и разрушение корабля. И даже после того, как в нашу крепость проникнет испепеляющий жар, смерть не придет сразу. Скафандры защитят нас от потери кабиной атмосферы, и, лишь когда огонь прожжет их ткань, мы умрем. Возможно, нам повезет и мы потеряем сознание раньше, чем огонь начнет пожирать наши тела{75}.

Я все время возвращался к оценке, данной Хьюстоном, ища в ней успокоения. Трудно было не сдаться и не принять их заключение о том, что у нас все будет в порядке. Я никогда еще не был связан ни с одной командой, которая была бы столь хороша, как команда хьюстонского ЦУП. Но если «Челленджер» и доказал что-то, так это то, что и у самых великих команд бывают неудачи. Множество очень талантливых людей неправильно реагировали на проблему с кольцевыми уплотнениями, которая убила экипаж «Челленджера». А не ошибались ли они сейчас в оценке повреждений нашей теплозащиты? Не получится ли так, что в отчете Президентской комиссии о катастрофе «Атлантиса» будет записано: «Экипаж передал по радио, что повреждения теплозащиты выглядят серьезными, но в Хьюстоне их опасения не были восприняты»?

Тревога изматывала меня, и в конце концов я прибег к рецепту Хута. Накануне, подплыв к окнам, чтобы полюбоваться видами Земли, он заметил: «Перед смертью не надышишься». Я постарался расслабиться и наслаждаться зрелищем.

Глава 35 Верхом на метеоре

«Пятьдесят секунд». Хут давал отсчет времени, оставшегося до выдачи тормозного импульса двигателям системы орбитального маневрирования (Orbital Maneuvering System, OMS). Я плавал позади Джерри Росса и наблюдал за отсчетом на экране дисплея. Когда время подошло к нулю, я покрепче ухватился за кресло Джерри. Ускорение в четверть g при работе OMS было несильным, но достаточным для того, чтобы прижать все незакрепленные предметы, включая меня, к задней стенке.

Астронавты очень доверяли двигателям OMS. Это была квинтэссенция простоты. В них не было никаких вращающихся турбонасосов, вызывающих у нас тревогу, и даже системы зажигания, отказ которой поставил бы наши жизни под угрозу. Горючее и окислитель подавались в камеру сгорания под давлением сжатого гелия, а их химический состав обеспечивал воспламенение в момент контакта. Никакой искры не требовалось. Застрять на орбите – удовольствие ниже среднего, так что наличие тормозного двигателя, в максимальной степени «защищенного от дурака», снимало одну из наших вечных тревог.

По отсчету «0» кабина содрогнулась от толчка двух двигателей. Маленькие крошки еды, не замеченные в процессе уборки, поплыли к задней стенке. Хут и Гай следили на своих дисплеях за давлением гелия, температурами и другими показателями работы двигателей. Все шло по плану.

Действие импульса и соответствующих перегрузок на наши тела закончилось. Мы вновь оказались в невесомости. Хут проверил остаток топлива, который говорил о величине ошибки маневра. Она была пренебрежимо мала. Какая бы судьба ни ожидала нас, она была неизбежна. Импульс схода с орбиты уменьшил нашу скорость на 200 миль в час – около 100 метров в секунду – и изменил орбиту так, чтобы ее перигей оказался в земной атмосфере. Теперь уже не было пути назад, в наше временное убежище на орбите.

Согласно инструкции, на этапе спуска я должен был находиться на средней палубе, зафиксированным в кресле, но там было нечего делать и не на что смотреть, так что я спросил у Хута разрешения задержаться на летной палубе и немного поснимать на видеокамеру начальный этап снижения. Я сказал, что вернусь на свое место до того, как начнутся сильные перегрузки.