Верхом на ракете. Возмутительные истории астронавта шаттла - [128]

Картер напомнил всем нам, чтобы мы держали только что услышанное при себе. Дик Ричардс из набора 1980 года выразил негодование:

– И кого NASA собирается этим защитить? Семьи? Для них не будет существенно, если эта информация будет опубликована.

Джон Янг ответил:

– NASA защищает NASA.

И опять он был прав.

Когда совещание закончилось, я отправился на пробежку. Она быстро превратилась в спринт. Я хотел измучить себя. Я хотел, чтобы агония обожженных легких, сердце, готовое выскочить из груди, и боль в ногах переполнили меня настолько, чтобы мне не приходилось думать о реальности всего того, что я только что услышал. Пот заливал мне глаза, но я не пытался стереть его. Я превратился в истязающего себя кающегося грешника. Боль была нужна мне. Я расслабил до предела челюсть и откинул голову назад, пытаясь сделать как можно более прямым путь в легкие. Ручейки слюны стекали из уголков рта и разлетались в стороны в такт движениям ног. Дыхание стало похожим на хрип больного эмфиземой, началась одышка. Мимо меня прошло несколько сотрудников NASA, и я видел удивление в их глазах: «От чего он убегает?»

Я пытался убежать от своих мыслей… и предсказуемо проигрывал. Джуди или Эл активировали прибор Майка, включили его. Пол кабины не вздулся, следовательно, взрывной декомпрессии не было. Эти два факта позволяли предположить, что кабина сохранила давление подобно батисфере и что все время падения экипаж оставался в сознании. Изо всех сил я пытался найти убежище в свидетельствах о неактивности экипажа. Что бы стал делать я? Написал записку? Едва ли. Отстрелил верхний люк? Нет, в этом я был уверен. Будь я на месте Скоби или Смита, я бы боролся за то, чтобы восстановить управление кораблем все остающееся до падения в воду время, зная, что если я не буду этого делать, то смерть придет неизбежно. Наличие или отсутствие верхнего люка не имело значения с точки зрения выживания. Также я видел натяжку в допущении, что экипаж почувствовал бы необходимость поднять щитки шлемов и говорить друг с другом непосредственно. Когда в моих полетах на заднем кресле F-4 отказывало самолетное переговорное устройство, сигналов руками оказывалось вполне достаточно. Помимо этого, Скоби и Смит сидели бок о бок и имели то преимущество, что каждый из них точно видел, что делает другой. Если бы я был на их месте и в сознании, с закрытым шлемом, стал бы я рисковать, открывая его ради общения? Сделать это означало бы пойти против многолетней подготовки и опыта членов экипажа реактивного самолета, которые требовали наличия воздушной маски на лице во время полета, особенно если есть подозрения, что герметичность кабины может быть нарушена. В данном случае в роли маски выступал щиток гермошлема. Я бы оставил его закрытым.

Как и все остальные, я хотел верить, что члены экипажа потеряли сознание, но твердых доказательств не было. Я продолжал видеть другую возможность – что они летели вниз в «Челленджере», подобно рабам на галере, прикованным к скамьям своего тонущего судна, и сознавали это каждую мучительную секунду. Они находились в ловушке. У них не было системы спасения. Они летели на эксплуатационном космическом шаттле.

Я был не в силах продолжать. Я словно наткнулся на стену. Я перешел на шаг, сошел с дорожки, нашел дерево и повалился на него. Я не мог избавиться от проектора в своей голове, прокручивающего кадры, как могли выглядеть последние мгновения «Челленджера».

– «Челленджер», подъем тяги.

– Принято, Хьюстон, подъем тяги, – ответил Скоби.

Майк Смит наблюдал, как указатели тяги поднимаются к отметке 104 %. И именно в эту секунду шло разрушение системы.

Прорвавшееся пламя ослабило нижнюю опорную стойку SRB. Правый ускоритель оторвался и пробил внешний бак. Тонны топлива начали вытекать из него. Левый ускоритель также сорвался с опор и присоединился к правому в хаотическом, неуправляемом полете. Фюзеляж и крылья «Челленджера» развалились на несколько частей. Кабину сорвало с креплений.

В момент разрушения корабля членов экипажа мотало из стороны в сторону в привязных системах, которыми они прижаты к креслам. Книги бортовых инструкций слетели с «липучек» и задергались на страховочных шнурах. Карандаши и бутылочки с питьем сорвались с мест и начали летать по всему объему кабины. Шум от обломков, бомбардирующих кабину снаружи, добавил хаоса. Возгласы удивления вырвались у некоторых членов экипажа, но их никто не услышал, потому что микрофоны уже не работали. Все электропитание пропало в момент отрыва кабины от остальной части фюзеляжа.

Хаос длился всего мгновение, а затем наступила столь же поразительная тишина свободного падения. Хотя кабина и другие обломки все еще двигались вверх со скоростью около 1000 миль в час, они летели свободно, замедляясь под действием силы тяжести. Подобно человеку, которым выстрелили в цирке из пушки, экипаж испытал мгновенную перегрузку, после чего гравитация отпустила свою хватку. Люди парили под привязными ремнями. Карандаши и ручки закувыркались в воздухе вокруг них. Книги бортовых инструкций плавали на страховочных шнурах.

Астронавты были живы, но задыхались. Они включили аварийные аппараты подачи воздуха. Джуди или Эл активировали прибор Майка Смита.