Верхние Саванны - [17]

— Но это же просто смешно, Турнемин! — попробовал удержать его Вашингтон. — Куда вы поплывете?

— Туда, где француз еще может чувствовать себя как дома. Вместо того, чтобы выращивать табак в Виргинии, я буду заниматься хлопком в Луизиане — там, я думаю, мне без труда удастся купить… участок земли без сюрпризов. Если же вы считаете себя моим должником, то я с удовольствием прощаю вам долг.

— Нет! — воскликнул Вашингтон. — Это невозможно. Мы должны вам тысячу акров земли, и раз уж вы не хотите жить нигде, кроме Виргинии, мы выплатим вам стоимость участка на Роаноке.

Турнемин поклонился всем, подошел к двери и даже открыл уже черную створку, но остановился;

— Вы предлагаете мне деньги? А я думал, что для французов у вас их нет. Я не возьму ваших денег, генерал! По крайней мере, для себя: отошлите их лучше господину Лерею де Шомону или господину де Бомарше. Это как раз то, что вы им должны… но никогда не отдадите. И желаю здравствовать вашей республике, господа!

Вашингтон незаметно махнул Тиму, и тот пулей вылетел из столовой вслед за Турнемином, а оставшиеся принялись бурно обсуждать происшедшее. До Жиля долетали суровые слова Вашингтона, отчитывавшего Адамса, но это его не утешало. Он хорошо понял, что плюхнулся прямо в лягушачье болото, по-другому невозможно было назвать политику Федеративного государства в период становления. Он понял также, что, подарив ему злосчастную тысячу акров, те, кто это делали, твердо рассчитывали, что он никогда не воспользуется подарком. Может еще, если бы он приехал под именем Джона Вогана… да и то вряд ли! А с какой торопливостью Джефферсон посоветовал ему отказаться от фальшивого имени, когда его поступки лишь немного пошли, вразрез с пуританской моралью. Теперь Жиль догадывался, что, стань он добиваться американского гражданства, которое тоже было ему подарено, они сделали бы все, чтобы ему помешать. Да о чем тут говорить! Эти люди помнили только о себе, и все решительно, как один, стремились избавиться как от долгов, так и от признательности, оказавшихся вдруг не к месту — лишь безумец Лафайет в своем безмерном восхищении Америкой мог этого не видеть.

— Да куда ты несешься, в конце концов? — закричал Тим, догнавший его только под колоннами. — Так и будешь бежать до самой гавани?

— Если мне дадут лошадь или коляску, не откажусь.

— Как глупо все вышло! Чего ты разозлился?

Немного поспокойнее нельзя было?

— Чтобы дать Джону Адамсу вволю насмеяться надо мной? Пусть отправляется к своим англичанам, раз уж они ему так дороги! А я и в самом деле не понимаю уже, что мы-то здесь делали, за что погиб в Йорктауне мой отец?

— Брось! Адаме не любит Францию, верно, но это его личное дело. Нас-то больше, тех, кто сохранил к вам чувство дружбы и признательности. И первый — генерал Вашингтон. Кроме того, он тебя любит, а ты у него за столом такое устроил…

— ..ты устроил бы то же за столом у короля Франции, если б тебе пришлось пережить что-нибудь подобное. Нет, Тим, я не позволю издеваться над собой всяким там Адамсам — только уважение к госпоже Вашингтон удержало меня от дуэли — да и обманывать себя не разрешу — ты же сам видел, как меня обманули, сам носил пресловутые бумаги Джефферсону. Я никого ни о чем не просил, но раз уж подарено, я не потерплю, чтобы с такой легкостью брали дар обратно. Официальный документ есть официальный документ.

— Да знаю я. Беда в том, что у нас нет пока по-настоящему государства. Поэтому и необходимо, чтобы Вашингтон стал законным президентом Соединенных Штатов — он всегда умел руководить и мыслить. Над этим я… и многие другие, мы трудимся с самого окончания войны и надеемся…

Жиль уважительно, но твердо опустил руку на плечо следопыта.

— Меня это больше не касается, Тим. Ты был и останешься мне другом, но надежду соединить навеки свое имя и свой род с американской нацией я потерял. Кончено, точка. И, выполнив то, что мне еще осталось выполнить на вашей земле, я покину ее и больше не вернусь.

— Поплывешь в Луизиану?

— В Луизиану или еще куда-нибудь. Я просто в ярости бросил им в лицо первое, что пришло в голову, однако, в конце концов, Луизиана не хуже любого другого места…

Тим кивнул и, достав из кармана огромных размеров клетчатый носовой платок, спрятал в нем свой нос и несколько раз оглушительно высморкался — так он обычно скрывал волнение.

— Думаю, ты не прав. Почему бы тебе не стать моим компаньоном? Торговля мехами — самое выгодное дело, насколько мне известно, и никто не мешает тебе купить земли возле Нью-Йорка.

Город растет как на дрожжах, и скоро даже краешек зловонного болота будет стоить там целое состояние. На что тебе сдалась Виргиния? Ты можешь стать достойным гражданином Севера и одним из самых больших богачей в стране. Посредническая деятельность дает не меньше, чем табак, уж поверь мне.

— Ты наверняка прав, только я не подхожу для нее. Я, как большинство бретонцев, привык работать на земле. Хочу жить землей, а раз мне не позволено остаться там, где покоится мой отец, лучше я уеду.

Они помолчали, тишину нарушил шум колес подъехавшей за Турнемином коляски.

— Куда ты теперь?