Верхние Саванны - [139]

Баркас закачался на волнах, парус наполнился ветром, и они поплыли на восток, а два других судна огибали остров, приближаясь к побережью и удаляясь от них…

Помогая Мадалене сойти из наемного экипажа, остановившегося возле красивого домика на набережной Вильвер, Жиль поцеловал ей руку:

— Вот где вы будете отныне жить, красавица моя. Пока этот дом вам нравится, он ваш. Здесь вы забудете черные дни, никто не осмелится вас потревожить… даже я, если вы того потребуете, — произнес он нежно, без сомнения ожидая возражений, но получил лишь ледяной взгляд Понго.

Мадалена же посмотрела на него с удивлением.

— Я должна здесь жить одна? О нет. Жиль, я не могу… и никогда не смогу.

Он быстро провел ее на увитую цветами веранду, куда выходило лишь одно окно маленькой гостиной. Здесь их никто не мог видеть. Жиль обнял девушку и осыпал страстными поцелуями.

— Ты будешь жить, где захочешь, любимая…

Если тебе не нравится этот дом, у тебя будет другой.

Она его не оттолкнула, даже, напротив. Жиль почувствовал, как ее тело затрепетало в его объятиях, а губы со странной застенчивостью наконец приоткрылись в поцелуе. Словно Мадалена сдалась после упорной борьбы.

— Поймите же, — простонала она, оторвавшись от Турнемина. — Я не хочу здесь оставаться — не в этом доме, а вообще в этих краях. Мне .тут не нравится. И никогда не нравилось. Я хотела бы вернуться домой, в Бретань.

— В Бретань?

Жиль в изумлении опустил руки, только что обнимавшие девушку за талию, и отстранился.

— Ты хочешь меня покинуть? Уехать так далеко?.. А я думал, ты меня любишь.

— Я и люблю, я вас очень люблю, но умру, если останусь здесь. Умоляю, отпустите меня во Францию. Здесь мне не быть счастливой… Я слышала, вы говорили недавно, что «Кречет» вышел из ремонта и готов к плаванию. Поручите меня капитану Малавуану и…

Он вдруг снова сжал ее в объятиях, оторвал от земли, пробежал вместе с драгоценной ношей через весь дом, взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, ударом ноги распахнул дверь спальни и наконец опустил Мадалену на кровать.

— Нет, любовь моя, нет, ты не можешь уехать без меня. Никому тебя не доверю, только себе. Я люблю тебя, люблю, люблю! Ты права: мы вместе отправимся на «Кречете». Когда я вчера уезжал из «Верхних Саванн», то был уверен, что не вернусь, умру вместе с тобой, и потому оставил все необходимые распоряжения Финнегану. Ведь не перестала бы существовать плантация, если бы я умер, так вот и прекрасно. Мы вместе вернемся во Францию… Мы будем проводить целые дни вдвоем, только мы, небо и море. О, как я буду тебя любить! Никто никогда тебя так не полюбит. Я разведусь с женой, и мы поженимся… ты будешь моей, только моей, навсегда…

Говоря так. Жиль осыпал Мадалену поцелуями, расстегивал ей платье, развязывал юбки, срывал нижнюю рубашку, чтобы насладиться ее нежным телом, — оно уже не сопротивлялось, захваченное все сильнее и сильнее обжигающей волной страсти…

Поздно ночью Жиль осторожно встал с разоренной постели, накинул халат, бросил нежный взгляд на светлокожую белокурую женщину, лежавшую под занавесом балдахина — свет ночника придавал ее белой коже розовый оттенок, — спустился в небольшую комнату, служившую ему, когда он приезжал в Кап-Франсе, кабинетом, сел за письменный стол, взял лист бумаги, новое перо, немного подумал и стал писать:

«Прощайте, Жюдит, я уезжаю… Волей Господа мне удалось спасти Мадалену от ужасной участи, и перед лицом смерти я понял, что не могу без нее жить. Я увожу ее во Францию и буду с ней до тех пор, пока она того пожелает. Простите мне боль, — не слишком сильную, думаю, — которую я вам причиняю. Я оставляю вам „Верхние Саванны“, вы любите их куда больше, чем когда-либо любили меня, они вас утешат. Теперь вы там хозяйка, поместье избавлено от всякой опасности, от всякой угрозы, надеюсь, вы обретете счастье, какого не знали прежде и какого никогда не смог бы вам дать тот, кто все-таки будет часто о вас думать и вспоминать восхитительные часы, которые вы ему подарили. Храни вас Господь! Жиль де Турнемин».

Закончив письмо. Жиль внимательно перечел его., исправил описку, промокнул, сложил, запечатал, прижав к сургучу перстень, потом быстро поднялся в спальню, оделся и пустился на поиски Понго. Тот, верный недавно заведенной в «Верхних Саваннах» привычке, спал на веранде, на диванчике.

— На рассвете отправишься домой и передашь это письмо Жюдит, — сказал Жиль индейцу.

Понго, как все его соплеменники, обладал удивительной способностью просыпаться мгновенно.

Он нахмурился, подозрительно взглянул на белый четырехугольник с красной печатью.

— Что твоя говорить письмо? — спросил он настороженно. — Почему торопиться? Куда твоя идти в такой час?

— В порт. Предупрежу капитана Малавуана, что мы с Мадаленой плывем во Францию.

— Что? Понго плохо понимать?..

— Да нет. Ты правильно понял. Я уезжаю, Понго, забираю ее во Францию. Она больше не хочет жить здесь, а я больше не хочу жить без нее. Она для меня…

Но Турнемин осекся, заметив на смуглом лице индейца ярость и презрение. Понго смотрел на него, словно видел впервые, причем то, что он видел, ему совсем не нравилось.