Верхние Саванны - [122]

Жюдит не уступала мужу в обходительности.

Госпожа де Бурдонэ дала ей в свое время в монастыре прекрасное воспитание, так что она, и глазом не моргнув, могла с одинаковой любезностью приветствовать и герцога Святой Империи, и китайца-аптекаря, пропахшего опиумом, ладаном и гвоздикой. Но, увидев Финнегана, она отбросила церемонии и дружески воскликнула, протягивая руки:

— Ну, наконец-то! Вы даже не представляете, дорогой доктор, как без вас было плохо! Я уже тоже стала думать, как Жиль, что вы нас забыли.

Финнеган взял ее руки в свои ладони и спрятал в них покрасневшее, как его шевелюра, лицо.

— Разве кто-нибудь, хоть раз увидев, сможет вас забыть? Просто у нас с Цинг-Ча были кое-какие дела. Простите, если причинил вам беспокойство. Но я даже рад, если так. Мне очень приятна ваша забота.

— Хорошо, забудем. Прошу к столу. Ваши обычаи мне неизвестны, — обратилась она к китайцу, смотревшему на нее с откровенным восхищением. — А у нас принято, чтобы хозяйку вел к столу самый почетный гость. Вы предложите мне свою руку?

— Я недостоин такой чести! — проговорил Цинг-Ча, церемонно отвешивая поклон за поклоном. — Моя презренная рука в перламутрово-мраморной руке богини Солнца? Я не смею.

И, достав из кармана большой носовой платок из легкой синей ткани, он обернул им свою кисть и лишь потом подал руку Жюдит. Они пошли к столу, где стояли букеты цветов и сверкал хрусталь в свете свечей из тонкого воска. Жиль и Финнеган последовали за странной, даже несуразной парой: Жюдит была на целую голову выше гостя.

— Я и не думал, что китайцы с таким трепетом относятся к европейским женщинам, — шепнул Турнемин. — Красиво он это с платком…

— И удобно, если не хочешь поганить свою небесную кожу прикосновением иноземной дьяволицы, — ответил ирландец то ли в шутку, то ли всерьез.

Было уже поздно, все в доме спали, когда Жиль, Финнеган, Понго, Моисей и Цинг-Ча вышли из жилища ирландца, куда они удалились после ужина, якобы затем, чтобы насладиться знаменитым виски, которое доктор привез из города. Бесшумно, как стая кошек, подошли они к повозке с мебелью, достали из нее сундук черного дерева — стулья и столы были сложены так искусно, что он свободно выскользнул из-под них, а остальная поклажа даже не шелохнулась.

Сундук открыли, достали из него длинный тяжелый предмет, завернутый в темную ткань, Моисей взвалил его на спину, а ящик был водворен на место. Потом маленький кортеж, все так же молча, двинулся по наклонной тропинке к месту, где была похоронена Селина и стоял склеп Ферроне.

А через час Жиль закрыл решетку часовни.

Теперь в тяжелом гробу покоилось тело старого голландского моряка, убитого несколько дней назад в кабацкой драке, — труп его добыл Цинг-Ча: для него это было делом привычным, ему нередко приходилось искать покойников для своих химических опытов. По просьбе Финнегана и по его указаниям, он произвел некоторые манипуляции, в результате которых тело моряка можно было без труда принять за пролежавший год с лишним в гробу полумумифицированный труп.

На щеке появилось нужное родимое пятно — китаец его вытатуировал. Голландца обрядили в шелк — Финнеган приблизительно помнил, в какой одежде хоронили Ферроне, — на голову ему надели как будто потемневший от времени седой парик, впрочем, и наряд Цинг-Ча намеренно «состарил», даже перстень с печатью старого владельца плантации не забыли надеть на палец покойнику.

Прежде чем припаять крышку, Финнеган полюбовался произведением китайского искусства.

— Думаешь, пройдет? — тихо спросил Жиль.

— Надеюсь. Мне кажется, сходство поразительное. Вы великий мастер, господин Цинг-Ча.

Китаец, широко улыбаясь, поклонился. Он был доволен, как прима-балерина, которую вызывают на бис.

— Благодарю вас! Самый ничтожный и неумелый человек может превзойти себя и создать настоящий шедевр, если его хорошенько подбодрить.

Для недостойного Цинг-Ча лучшим ободрением является золото — подобие солнца на земле, а его друг с глазами цвета травы обещал много золота в случае удачи.

— Обещание будет выполнено, как только мы вернемся в дом. А потом я позабочусь, чтобы вас немедленно отвезли назад в Кап-Франсе. Лучше, если наши завтрашние гости вас здесь не увидят.

— Вашими устами глаголет сама мудрость, благородный господин.

Но перед тем, как покинуть склеп, Понго и Финнеган сделали, если можно так сказать, уборку наоборот. Они принялись разгонять пыль по всему маленькому помещению, чтобы скрыть следы недавних посещений. Вдруг Понго замер и спросил, указывая на новые заклепки:

— Сильно блестеть! Что делать?

Цинг-Ча захихикал.

— Это очень просто. Каждый торговец китайскими древностями на базаре знает, как состарить вещи.

Аптекарь вытащил из бархатной сумочки, в которой он принес с собой все необходимое для изменения облика лже-Ферроне, какой-то пузырек, обмакнул в него кисточку и покрыл раствором блестящую медь — она немедленно потускнела, а кое-где подернулась даже беловатым налетом, как на более древних саркофагах.

Совершенно успокоенные, ночные посетители покинули наконец часовню, а Понго метлой из веток замел за ними следы на траве.

Когда китаец с приличным вознаграждением отправился под бдительной охраной Моисея в город, Жиль и Финнеган вернулись в дом врача допить бутылку виски. Спать ни тот, ни другой не хотели, тревога гнала прочь саму мысль, что можно пойти в спальню и вытянуться на постели.