Верхние Саванны - [103]

— Вовсе нет, для этого не надо быть волшебником. Но вот иметь связи вне острова необходимо. У «Майского цветка» есть двойник, точно такой же парусник, под тем же названием, но в море всегда находится только один из них. А другой отстаивается или ремонтируется в доке. Тот, второй, «Майский цветок» вообще подходит к Санто-Доминго лишь для погрузки. А между рейсами прячется в бухте на Кубе. Кстати, если вы хотите попытать счастья в контрабандной торговле с Новой Англией, он к вашим услугам…

Жиль захохотал.

— Не откажусь. Впрочем, там видно будет. В любом случае спасибо за предложение… Ну так чем же мы сейчас займемся?

— Что за вопрос? Лично я пойду танцевать.

Вон и крошка Ле Норман, вижу, мне улыбается.

Когда танцуешь, очень удобно заглядывать даме за вырез платья. Такой груди, как у нее, не сыщешь больше нигде в мире, может, мне удастся убедить ее выйти в сад полюбоваться звездами!

Тут становится слишком жарко…

С этим Жиль был согласен. Аромат цветов, запах духов гостей, множество народу — в зале становилось невыносимо душно, несмотря на широко распахнутые большие окна. Зачем так резво прыгать по такой жаре? Краска на лицах растекалась, одежда намокала от пота.

Жиль поискал в толпе танцующих Жюдит, но не нашел. Однако не встревожился: наверное, зашла в зал, где играют в карты, повидать свою подругу Денизу или направилась в буфет освежиться.

Тем не менее он пустился бы на поиски жены — все лучше, чем стоять столбом в углу зала — если бы к нему не бросилась госпожа Моблан, одна из самых рьяных поклонниц танцев на балу, несмотря на мало соответствующий тропическому климату наряд.

Она таскала на себе необъятный шар бледно-розового атласа, делавший ее как две капли воды похожей на восходящую луну. Талию ее, далеко не такую тонкую, как у Жюдит или Денизы де Ла Балле, безжалостно сжимал корсет со шнуровкой, затянутый так, что он просто выдавливал вверх то, что должен был бы опустить вниз. И без того пышная грудь дамы стала больше вдвое — того и гляди, выскочит из атласного плена. Ей, без сомнения, было очень жарко, раскрасневшееся лицо под напудренными волосами, уложенными в причудливую прическу, изображавшую сад с птицами, было мокрым от пота, от краски не осталось и следа.

Заметив, что дородная жена нотариуса решительно, как фрегат на абордаж, движется в его сторону. Жиль поспешно спрятался за густым растением, так кстати поставленным возле двери на террасу, а потом быстро прошел к лестнице, ведущей в сад. Только он вступил в спасительную тень гигантского апельсинового дерева, как розовый шар, от которого он сбежал, выкатился на порог танцевального зала, женщина судорожно замахала веером и обвела бдительным взглядом террасу. Жиль тихонько отступил на шаг, словно боялся, что его все еще видно, потом еще на один. Теперь в черном переплетении веток, за листвой освещенная терраса с женщиной в розовом платье стала походить на картинку-головоломку, из которой выпало несколько фрагментов.

Турнемин оказался в аллее из олеандров и миндальных деревьев, ведущей к поляне, над которой величественно распростер ветви гигантский баобаб. В отличие от розария, эту часть сада освещали лишь звезды да висевшие на большом расстоянии друг от друга масляные лампы.

Было тихо и прохладно. Пение скрипок все удалялось, и после толчеи бала Жилю показался раем этот спокойный, напоенный ароматами ночи уголок. У его ног лежал весь в огнях город, дальше — густо-синее море…

Не имея ни малейшего желания возвращаться в толпу. Жиль медленно и беззвучно шагал по песчаной дорожке, сожалея лишь о том, что приличия не позволяли брать на светские приемы трубку. А как хорошо сейчас было бы ощутить знакомый запах табака!

Тихие голоса, потом женский смех заставили его остановиться. Справа от него начиналась аллея, едва заметная в свете розовой лампы, спрятанной в густой зелени винограда. Свете слабом, как у ночника, — упасть не даст, но и таинств ночи не откроет.

Он уже собрался уйти, как вновь зазвучал женский смех: нежный, как воркование голубки, такой знакомый. Жиль шагнул в крытую аллею и смутно различил мужские ноги в белых чулках и туфлях с золотыми пряжками и рядом с ними черную женскую юбку.

Колебался он лишь мгновение. В порыве гнева Жиль в три прыжка оказался возле парочки. И убедился, что тренированный по надежной индейской науке слух и на этот раз его не подвел: на скамейке, выложенной подушками, полулежала в объятиях де Рандьера его жена — барон жадно целовал Жюдит, а рука его ласкала дерзко выскользнувшую из черного кружева грудь.

Миг — и Турнемин стоял между ними. Схватив Рандьера за шиворот, он оторвал его от своей жены, как садовник отрывает от полезного растения сосущую из него соки лиану, и швырнул его наземь. Жюдит, как ни странно, даже не шевельнулась, не попыталась прикрыть обнаженную грудь, так и лежала на своих подушках с вызывающей улыбкой на губах.

— Что прикажете делать? Может, мне упасть без чувств, простонав в ужасе: «О небо! Это мой муж!» Даже не надейтесь!

— Вы получили то, чего заслуживаете…

Он схватил ее за руку и заставил сесть.

— Приведите себя в порядок! Сюда в любой момент могут прийти. Мне начинает казаться…