Вересковый рай - [16]

– Мы не собираемся падать ниц, подобно рабам-мусульманам! – с жаром воскликнул он.

Иэн посмотрел на него и вздохнул. Он хотел бы, чтобы Саймон вернулся в Уэльс. Рано или поздно язык может подвести его в самый неподходящий момент, и тогда у него возникнут серьезные проблемы. Однако Иэн вспомнил выражение невысказанной боли на лице сына и предположил, что какая-то личная причина, о которой Саймону не хотелось говорить, удерживала его в Англии.

– Однако Пемброка нужно предупредить! – Саймон казался не на шутку встревоженным.

– Да, его следует предупредить, – согласился Иэн, – но я не имею ни малейшего представления, где он может находиться. Я собирался написать в поместье Пемброк, откуда мое письмо можно было бы переслать дальше, но дело не терпит отлагательства и заключается не просто в передаче новостей.

– Возможно, Изабелла знает, – предположил Саймон.

– Заезжай и спроси, – сказал Джеффри. – И не бойся рассказать Изабелле все. Она не станет паниковать.

* * *

Дочь Изабель де Клер была очень похожа на свою мать, с таким же мягким голосом и манерами, хрупкая, но не слабая. Она спокойно выслушала Саймона и, хотя ее голос дрожал, она не теряла понапрасну время на бесполезные слезы, не преувеличивала и не преуменьшала то, что представлялось возможностью, но не фактом. И все-таки она не могла быть полезной. Все, что она знала, сводилось к следующему: ее брата определенно ждали в Лондоне к концу июля.

– Сейчас он должен находиться в дороге, – сказала Изабелла, – но я не имею представления о том, какой путь он выберет. Он может даже остановиться в Уоллингфорде, чтобы поговорить с Ричардом, я имею в виду своего мужа. Такая путаница – иметь брата и мужа, носящих одно имя – Ричард. А может, они приплывут по реке. Но, Саймон, мне думается, в любом случае он явится сюда, даже если ты предупредишь его.

Поскольку и Саймон поступил бы так же и приехал бы во что бы то ни стало, ему ничего не оставалось, как принять заверения Изабеллы, что по приезде мужа она непременно сообщит ему о сомнениях Адама и даст знать Иэну, как только появится один из Ричардов – Корнуолл или Пемброк. В конце концов Иэн высказал предположения, что не будет особого вреда, если он и Уолтер отправятся в Уэльс, и им придется отсутствовать несколько дней.

– Ничего не может случиться, – сказал Иэн, – до начала августа, когда созовут совет в третий раз.

4

Иэн ошибался, убеждая, чтоничего не произойдет до самого открытия совета, но он был рад, что спровадил Саймона, когда на следующей неделе прибыл Гилберт Бассетт, чтобы выступить с жалобой в суде. Гилберт решительно отстаивал следующее: отнятое у него поместье было закреплено за его отцом королем Джоном в знак признательности за службу, и сам Гилберт не сделал ничего, за что его можно было бы лишить собственности. Гилберт предлагал рассмотреть его дело перед судьей или Богом в судебном поединке.

Вместо согласия с любым из внесенных предложений Генрих назвал Бассетта предателем и пригрозил, что, если тот тотчас не покинет его двор, он повесит его, как собаку. Не удовлетворившись этим, король также отдал распоряжение заключить в тюрьму Ричарда Сьюарда, который был женат на сестре Гилберта, ибо этот брак не был одобрен королем. Все возмутились: Сьюард и Бассетт совершили проступок, но не такой, который заслуживал бы тюрьмы. Отсутствие королевского разрешения на брак могло закончиться штрафом – меньшим или большим в зависимости от настроения короля и богатства виновного.

Стало очевидным, что Генрих собирался использовать инцидент с Бассеттом в назидание другим. Приехал Ричард Корнуолл, но ни он, ни Джеффри не могли повлиять на Генриха. Король закусил удила. Он орал в ярости, что не младенец, чтобы им помыкали, что будет править, как настоящий король, или не будет править вообще. Если увещевания Корнуолла и Джеффри как-то и повлияли на него, то не в лучшую сторону. Следующим побуждением Генриха было разослать во все концы гонцов с требованием доставить к нему до первого августа заложников для обеспечения гарантий смирного поведения его баронов.

Удрученный этой новостью, Ричард Маршал прибыл в дом своей сестры. Он свернул с главной дороги лишь в сопровождении нескольких тяжеловооруженных всадников. Небольшое войско отвечало двойной цели – снимало с него всякие подозрения и помечало его «знаком доверия» к доброй воле короля. Саймон разминулся с ним по дороге, но случайно они въехали в Лондон в один и тот же день, и Саймон прибыл в дом Корнуолла через час после прибытия Ричарда.

Изабелла уже рассказала брату о подозрениях Адама, но Ричард только смеялся, целовал ее и называл нервной гусыней. Когда ей доложили о Саймоне, она попросила служанку проводить его в спальню Ричарда, где тот в ванне смывал с себя пыль и пот.

– Скажи ему, что я не примирюсь с этим! – крикнула она вслед Саймону, как только он вошел и слуга закрыл за ним дверь.

Саймон поклонился, немного сбитый с толку выражением удивления на лице Ричарда. Граф Пемброкский был крупным мужчиной, такого же роста, как Саймон, только шире и грузнее, к тому же его плечи и руки украшали шрамы, полученные в сражениях. В комнате было тепло и пахло травами, которые Изабелла добавляла в воду для купания. Казалось, это совсем неподходящее место для обсуждения государственных проблем. Хотя Саймон и был уверен, что опасность существовала и нервозность Изабеллы оправдана, все же он чувствовал, что его предостережение будет звучать нелепо.