Верди - [132]

Летом, вскоре после возвращения в Сант-Агату, Верди получает добрую порцию стихов либретто. Он счастлив, как ребенок на рождество. «Ура! — пишет он. — Это как волшебный сон!» И опять повторяется все сначала — письма, наброски сценария, предложения, стихи, которые надо закончить. Так что вполне можно быть довольным. И просто так, лишь бы что-нибудь делать, Верди пишет фугу. «Да, синьор, — сообщает он Бойто, поинтересовавшись, пишет ли тот стихи и как у него идут дела, — фугу… Причем комическую фугу, которая очень хороша была бы для «Фальстафа». Но как это — комическая фуга? Почему комическая? — спросите вы. Не знаю, ни как, ни почему, но это комическая фуга! Как родилась эта мысль, расскажу в следующем письме». Эта знаменитая комическая фуга послужит ему, во всяком случае, как исходный толчок при завершении оперы. Он работает охотно, с хорошим настроением, с удовольствием создает блистательную оркестровую ткань, кипучую, разнообразную, подвижную, с украшениями и яркими красками. Теперь он еще более опытен и мудр, чем в то время, когда работал над «Отелло» и был увлечен игрой пылких страстей, раскрытием чувств. «Фальстаф» — это его вторая комическая опера. Первая — «Король на час» — провалилась. И теперь, спустя столько лет, он хочет взять реванш. Он приветливо улыбается своей жене, иногда подшучивает над ней, порой так грубовато-нежен, что Пеппина просто тает. Как он доволен, что может писать. Он радуется, и ему кажется, что он стал моложе лет на двадцать. Не забывает друзей. Фаччо все хуже, он совсем утратил память. Верди помогает устроить его на должность директора Пармской консерватории. Но музыкант окончательно теряет рассудок. Тогда Бойто заменяет его и отдает ему жалованье — иначе Фаччо нечем было бы уплатить за лечение в больнице.

Нужно спешить с этим «Фальстафом», который рождается в такой роскошной оркестровке и в блистательных одеждах, со множеством разного рода трелей, модуляций, акцентов. Маэстро слепо полагается на Бойто. Впервые с тех пор, как сочиняет музыку, с удовольствием использует все стихи либретто, стараясь не переделывать, не требуя никаких изменении. Сообщает об этом своему соавтору. К середине марта 1890 года Верди уже заканчивает первый акт. Сочинение продвигается быстро, без перерывов, без сомнений, одна страница за другой. И вдруг застой, почти кризис, — он переутомился, не в силах продолжать работу. Но длится это недолго, и маэстро снова берется за перо. Отправляет копию написанного Бойто. Это тоже нечто новое — прежде ничего подобного никогда не было. Наверное, ему хочется услышать одобрение, получить поддержку. «Это всего лишь набросок! И кто знает, сколько еще тут надо переделать!..» Получает плохие известия из Парижа. Тяжело болей Муцио, его ученик, любящий и заботливый друг. У него что-то серьезное с печенью. Вскоре маэстро получает от Муцио такое письмо: «Мой дорогой учитель it друг… Я скоро отправлюсь в иной мир, ио по-прежнему полон любви и дружбы к вам и вашей дорогой и славной супруге. Я любил вас обоих, и вы знаете, что с 1844 года была неизменна и преданна моя дружба. Вспоминайте иногда обо мне и до встречи как можно позднее в ином мире. Множество поцелуев от вашего преданного и горячо любящего Муцио». Верди еще не успевает прийти в себя от этого письма, как получает другое известие, которое повергает его в еще большее отчаяние, — в Риме скончался старый сенатор Пироли. Верди долго не прикасается к партитуре «Фальстафа». Одинок, еще более одинок. Что ж, такова, наверное, его судьба? Именно это опа уготовила ему? Он признается Вальдман: «В течение примерно двух недель я потерял двух моих самых старых друзей! Сенатор Пироли, человек образованный, прямой, искренний, честности безупречной. Друг постоянный, неизменный в течение шестидесяти лет. Умер! Муцио, известный вам как дирижер оркестра в Париже, когда шла «Аида». Друг искренний, преданный примерно в течение пятидесяти лет. Умер! И оба были моложе меня!! Печальная вещь — жизнь! Предоставляю вам самой судить о том, как я пережил и переживаю это горе! Поэтому у меня очень мало желания писать оперу, которую я начал, но из которой написал очень мало. Не обращайте внимания на болтовню газет. Кончу ли я ее? Пли не кончу? Кто знает! Пишу без каких бы то ни было планов, без определенной цели, единственно только для того, чтобы занять чем-то несколько дневных часов». Понадобится четыре месяца, прежде чем Великий Старец придет в себя от пережитого потрясения. Наконец, когда снова чувствует, что может продолжить работу, сообщает Бойто: «Толстяк» отощал, совсем отощал. Будем надеяться, что отыщем опять какого-нибудь хорошего каплуна и он вновь растолстеет. Все зависит от врача!.. Кто знает! Кто знает!..»

За эти четыре месяца произошло несколько важных событий. Первое мая было отмечено как праздник рабочих, что очень удивило всех — властей, буржуазию, промышленников. Никогда прежде не было ничего подобного. «Коррьере делла сера» посвящает этому событию редакционную статью. В Риме молодой ливорнец Пьетро Масканьи показывает «Сельскую честь», и его дебют на оперной сцене проходит с фантастическим успехом. Опера написана на сюжет новеллы Джованни Верги и становится первой ласточкой веристской школы в музыке. Возникает вопрос: не займет ли Масканьи в сердце публики место Верди или скипетр перейдет к Пуччини? Идет яростная борьба между их издателями. Сонцоньо поддерживает первого, Рикорди — второго.