Верден. Мясорубка дьявола. - [13]

Но ближе к вечеру становится тревожно. Во вражеской линии отмечено шевеление. Наблюдатели примкнули к окулярам, видно плохо, однако движение в траншеях бошей фиксируют во всех взводах. Докладываю по команде. В ответ приходит приказ усилить наблюдение и быть готовым ко всему. Спасибо за ценное указание, а то сам бы никогда не догадался. Разведку с воздуха провести не получится, уже слишком темно. Ясно, скоро что–то будет. Вопрос что? Обстрел? Газ? Атака? На всякий случай вечернюю порцию пинарда запрещаю – мало ли что? Это вызывает неудовольствие в роте, но дело ограничивается тихим ворчанием. Взводные клянутся переломать ребра любому, кто осмелится нарушить приказ.

На ночь выставляю усиленные караулы. Два раза обхожу их самолично – но пока все тихо, часовые смотрят в оба. Под утро усталость окончательно меня сморила и я отправляюсь спать. В конце – концов, случится то, что случится. Не в моей власти изменить их планы. Я стал странно засыпать в блиндаже: сначала какое–то оцепенение, а затем будто разом проваливаешься в бездну забытья. И спишь, и не спишь одновременно. О…Какой–то тупой звон слышится… Снится что ли? Дьявол, что такое? Отчаянно колотят по пустой снарядной гильзе… И там, и там… Этот чертов звон ни с чем не спутаешь, все понятно, газ! Рывком спрыгиваю с нар, срываю с гвоздя защитную маску и наверх.

— Газ! Газ! — надрывно кричат часовые, изо всех сил колотя в снарядные гильзы и стреляя в воздух. Но звон и пальба уже слышаться по всей нашей линии. Бегу по траншеям: подъем, вставайте, все вон из блиндажей, газ, газ, гаааааз!!!! Вдалеке слышится грубая брань, понятно, это Гийом выталкивает наружу своих.

— Жером, — кричу я ему, — пулей всех наверх! Шевелитесь, если не хотите здесь сдохнуть падалью! Да быстрее же! Но взводные и так знают, что делать.

— Винтовки, маски, гранаты и наверх! Винтовки, маски, гранаты и наверх! — беспрестанно звучит команда. Линия окопов быстро забиваются людьми. Уже светает. Все грязные, в промокших шинелях, заспанные, меньше всего сейчас мы похожи на людей.

— Передайте по цепи! — изо всех сил кричу я, вздрючивая себя, — выбираемся из окопов и на бруствер! Как только газ доползет до колючки, открываем огонь! Палите не жалея патронов! Каждый должен швырнуть в эту дрянь как минимум по две гранаты! Затем падаем ничком на землю! Когда газ накроет нас, обязательно закрыть глаза! Дышать ровно, не в коем случае не сбивать дыхание! Не сметь снимать маски без приказа! Слышите, не сметь! За газом начнется обстрел! Пережидаем его там, они не смогут прицельно бить, до нас слишком далеко! Никто не возвращается в блиндажи без команды, пока не выветрится эта срань! Все, надеть маски и наверх!

По грубо сколоченным лестницам взводы выбираются на поверхность траншеи, тут же занимая свои места на бруствере и плотно прижимаясь к набитым землей мешкам. Вместе с остальными я карабкаюсь по лестнице наверх. Плюхаюсь на мокрые мешки осторожно, что бы не забрызгать грязью стекло на маске. Иначе ничего не увидишь. И протереть нечем будет. Сквозь тусклую предрассветную дымку различаю огромное грязно–зеленое облако, медленно ползущее на нашу линию. Точно, хлор. Черт, кишки бы тому на штык намотал, кто выдумал эту штуку! Вот бы его сейчас сюда! Порадовался бы своему детищу.

При газовой атаке наши правила предписывают вытаскивать и поджигать на бруствере все, что только может гореть. Дрова, солому, ветошь, и прочее дерьмо. Огонь заставит отраву несколько приподняться над нами, и частично нейтрализует ее поражающий потенциал. Но сейчас об этом не может быть и речи. После нескольких суток беспрестанного дождя все так вымокло, что ни о каком поджоге не может быть и речи. Остается надеяться только на винтовочный и пулеметный огонь, да разрывы гранат. Это тоже должно заставить хлор слегка приподняться над землей.

Меня бьет мелкая дрожь. Газ, шут с ним, выбраться успели, но сейчас начнется обстрел. Боши знают, что при газовой атаке любой дурак выскочит из окопов. Но пальбы еще не слышно, дрожь бьет в ожидании канонады. Зловещая тишина. Только по дальним линиям окопов продолжается перезвон, предупреждающий о газовой атаке. Хлорное облако ползет медленно, как будто бы умышленно играя на наших нервах, уже и без того натянутых не хуже гитарных струн. Наконец оно добирается до проволочных заграждений и в тот же миг вся линия лежащих в жидкой грязи людей, взрывается огнем. Бегло палят винтовки, захлебываются короткими очередями пулеметы, раскатисто гремят гранатные разрывы. Но смертельной, грязно–зеленой туче все нипочем. Покачиваясь и шатаясь, как последний пьяница, она неумолимо движется на нас. Ее нельзя убить свинцом. Но ее можно заставить немного приподняться.

Неожиданно огонь как по команде прекращается, и спустя минуту газ накрывает нас своим ядовитым объятием. Закрываю глаза, пытаюсь неглубоко, а самое главное ровно дышать. Не приведи Господь сейчас сбить дыхание, это верная и лютая смерть. Тишину разрывает первый выстрел. Вот оно. Началось. Тяжелые «горшки» летят с жутким завыванием. Свист такой противный, что душу в спираль воротит. Но взрывы ложатся далеко за нами. Значит, удар принимает на себя вторая линия. Нам повезло. Тело вздрагивает при каждом разрыве, все плотнее и плотнее прижимаешься к земле, от грохота заложило уши. Считаешь каждый разрыв, сжимаясь в комок. Вроде бы и знаешь – палят не по твоей линии, а сердце все равно замирает, а вдруг сюда? Далеко за спиной заговорила наша артиллерия. Слава Богу, очнулись сукины дети! Теперь снаряды летят в обоих направлениях. Нам остается только ждать. Обстрел заканчивается так же неожиданно, как и начался. Господи, неужели это все? Вроде так и есть, слава Богу. Дешево отделались, повезло. Медленно поднимаю голову, открываю глаза. Ядовитой зеленой мути уже нет, хлор прошел дальше. Мои тоже поднимают головы. Грожу кулаком в обе стороны, давая понять, что маски еще снимать рано. Нужно ждать. Хлор тяжелее воздуха, он ждет нас в окопах, им еще полны все блиндажи под завязку. Приходится лежать в грязи и ждать. Время тянется медленно до невозможности, ничего нет хуже тупого ожидания. Что бы убить время, начинаю мысленно считать до ста. Досчитав, считаю снова. Потом опять. Так проходит час. Наконец, снимаю маску и делаю первый осторожный вздох. Чисто. Можно дать отбой. Господи, какое же это счастье просто глубоко дышать! А ведь до войны никогда не задумывался о таких простых вещах.