Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - [75]

«Это было невыгодно – заставили бы работать на себя бесплатно или за бесценок… Я поступал проще: материал, который был интересен Франции, продавал французским консулам. Первоочередно – им, потом передавал ГПУ-НКВД».

В Москве после ареста Колениуса он «контактировал» с Горским, от обоих за всё время «получил» 3200 рублей, и после четвертой партии сведений Горский пообещал удвоить оплату.[328]

Подшив в дело последний протокол, Шукшин подготовил постановление об изменении обвинения – с пунктов 6-8 статьи 58-й УК (шпионаж, вредительство, подготовка террористических актов) на расстрельный пункт 1а (измена родине). Быстролетов подписал документ об окончании следствия:

«Целиком и полностью подтверждаю все ранее данные мной показания… Считаю себя полностью разоруженным и прошу снисхождения».

27 апреля начальник Следственной части НКВД Богдан Кобулов утвердил обвинительное заключение. Как и предрекал Юревич, уличающих свидетельств набралось предостаточно.

«Быстролетов Д.А. изобличается показаниями[329]: Луцик, Рониса, Платонова, Демченко, Свияженинова, Скачкова, Фельдмана, Хабарова, Важенина, Быховского, Малли – осуждены, Колениуса, Юревича, Эвенчика, Семенова-Ирманова, Недумова – арестованы».[330]

Закрытое судебное заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР прошло 8 мая 1939 года. В протоколе отмечено:

«Подсудимый никаких ходатайств не заявил… Виновным себя признаёт… В последнем слове подсудимый сказал, что он разоружился и разоружил других. Просит сохранить ему жизнь».

После короткого совещания судьи вынесли приговор:

«Признавая Быстролетова Д.А. виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58 п.6, 58 п.7, 58 п.11 УК РСФСР, а не ст. 58 п.1а, как ему предъявлено на следствии, и руководствуясь ст. 31 и 32 УК РСФСР, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Быстролетова Д.А. к лишению свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на 20 лет с поражением в политических правах на 5 лет и конфискацией личного имущества. Срок исчислять с 18 декабря 1938 г. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».[331]

Быстролетов получил шанс. Богиня его судьбы встрепенулась и закрепила узелком готовую оборваться нить. Пункт 1-й статьи 58-й предусматривал лишение свободы лишь при смягчающих обстоятельствах, каковых в данном деле не было. Обвинительное заключение утвердил Кобулов – протеже Берии, но у председателя выездной сессии бригвоенюриста Алексеева, опиравшегося на какие-то свои соображения, хватило решимости его быстро переквалифицировать. Подсудимому назначили максимальный из предусмотренных кодексом срок заключения. И к этому – как бы подчеркивая, что снисхождения не было (в приговоре нет ни слова о раскаянии и содействии следствию) – прибавили поражение в правах. Дмитрий Александрович Быстролетов остался жить.

* * *

Константина Юревича готовили к вынесению приговора. У него сменился следователь, и на допросах 16 и 21 мая 1939 года Юревич держался твердо – возможно, потому что не требовали «говорить правду». Он пересказал историю своих отношений с Быстролетовым и создания союза студентов так, как происходило на самом деле – без всякой антисоветчины. Он даже изложил содержание разговоров с ним в камере, дабы побудить следователя призадуматься. Наивная хитрость:

«Я рассказал Быстролетову, что был вынужден написать и подписать на себя и про своих знакомых и друзей небылицу и выдумку… Сказал, что дважды писал заявления о том, что подписанные мною показания о моей якобы шпионской, диверсионной и террористической деятельности являются сплошным вымыслом, подписанным мною в результате ненормальных условий следствия».[332]

Возможно, новый следователь и прислушался бы, но Следственную часть УНКВД теперь возглавлял лейтенант, разоблачивший Юревича. 7 июня был готов протокол об окончании следствия:

«Материалами следственного дела достаточно изобличается в том, что являлся участником контрреволюционной организации и подготавливал теракты».

«Виновным в предъявленном обвинении себя не признаю, – в тот же день заявил Юревич. – Протоколы подписывал в ненормальных условиях следствия. Прошу об очной ставке с лицами, давшими на меня показания».

Разумеется, заявление проигнорировали. Обвинительное заключение гласило, что подследственный был активным участником контрреволюционной эмигрантской организации, созданной для переброски в СССР шпионов, диверсантов и террористов – и т. д., и т. п. Дела участников подрывной группы Юревича – помимо Эвенчика, в нее включили конструктора завода № 24 Идельсона и начальника цеха завода № 20 Штейнберга, – передали в прокуратуру Московского военного округа. Оттуда они ушли в Особое совещание при НКВД СССР и там надолго зависли.

Особое совещание пересматривало практику вынесения приговоров. Прокурор СССР Вышинский пожаловался Сталину на то, что ОСО перегружено – на каждом заседании рассматривает от 200 до 300 дел, что не исключает возможности ошибочных решений. Пусть ОСО заседает почаще и при этом берет на себя поменьше. В результате кое о ком вообще позабыли. За полгода Юревич отправил из тюрьмы четыре письма начальнику московского УНКВД, буквально умоляя завершить ход его дела. В начале 1940 года оно возвратилось в военную прокуратуру. А поскольку с некоторых пор НКВД СССР обязал органы прокуратуры «в случае необходимости проводить дополнительные следственные действия», то 14 февраля 1940 года помощник военного прокурора МВО вызвал Юревича на допрос.