Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - [74]

Дмитрия Быстролетова – моряка, художника, видавшего виды авантюриста, успешного разведчика, мастера перевоплощений – больше не существовало. Предав себя, он переступил черту, за которой неизбежно должен был оговорить других. Тюрьма – не вражеская, а своя, советская, созданная самым справедливым в мире государством, – отняв волю, превратила его в инструмент, из которого извлекались нужные звуки. В этом он не отличался от тысяч других прежде смелых и решительных людей, которые в подвальных комнатах, под светом лампы, направленной в лицо, после допросов с пристрастием признавались во всех грехах и давали показания на тех, кого знали.

Четверть века спустя, сочиняя повесть о том, что случилось за тюремной решеткой, Дмитрий Александрович начал ее со строчки «Каким образом я умер». «Так или иначе мы уже похоронены», – услышал он от Юревича, которого нежданно-негаданно увидел в общей камере. Не имеет значения, говорил ему Костя, призна́ешься ты или нет, – суд всё равно состоится, на тебя найдется десяток выбитых показаний. Неважно, что скажешь о других: если чья-то судьба уже решена, то ее не переменить. Был такой разговор или нет, но ровно с тем же настроением сам Быстролетов объяснял бессмысленность сопротивления очередной жертве Лефортово.

«У меня вопрос к Быстролетову. Как мог он, человек, которого я считал настоящим марксистом, как он мог прийти к тому, чтобы клеветать здесь на другого человека?»

– упрекнул его на очной ставке 19 апреля арестованный Юрий Хлыпало[324], бывший член пражского союза студентов («высказывал надежду на восстановление капитализма в СССР, призывал к активной контрреволюционной работе»).

Быстролетов подтвердил, что Хлыпало был в числе активистов союза, участвовал в собраниях, а поскольку союз создавался под присмотром иностранных разведок, никто из его организаторов не мог остаться не связанным с антисоветской деятельностью. Просто каждый должен был маскироваться, и маскировались иногда очень умело.

«Разве все люди на свете должны быть мерзавцами? – парировал Хлыпало. – Если они признали, что были контрреволюционерами и шпионами, я не могу их защищать в этом, но это не значит, что я должен быть также шпионом».

«Меня побудили к даче свидетельских показаний мой арест и полное сознание того, что контрреволюционная организация, в которой я участвовал, полностью разоблачена, – бесстрастно и монотонно говорил Быстролетов. – Советская разведка не хватает людей как попало, а арестовывает только после того, как поступают сведения и материалы на того или иного контрреволюционера».

Он намекал, что геройствовать не стоит, это бесполезно и только растянет мучения:

«Надо кончать борьбу со следствием. Камерные мудрецы советуют: “Не сознавайся, затягивай дело”. Это ни к чему хорошему не приведет… Следователю надоест и он передаст дело в суд так, как оно есть, там Хлыпало предстанет тем же контрреволюционером, не разоружившимся, это может усилить кару. Может быть и так, что следователю надоест разговаривать по-хорошему и он будет говорить по-другому. От этого также не станет пользы… И когда, а это бесспорно случится, Хлыпало всё же придет к сознанию, то факт сознания значительно будет умален в глазах следствия».[325]

* * *

Очная ставка шпиона Быстролетова с английским резидентом Колениусом состоялась 22 апреля 1939 года.

«Хотя я исчез с их горизонта, иностранные разведки держали меня на учете… Колениус был поставлен в известность о моем приезде в СССР». – «О пребывании Быстролетова в Москве мне стало известно от Горского – члена правления “Экспортлеса”… Он старый шпион, троцкист, в 1917 году переброшен из США в Советский Союз через Сибирь… Английский разведчик, был также связан с французской разведкой. Входил в шпионскую организацию в системе Наркомвнешторга».

Быстролетов уже рассказывал, что Колениус был связан «с кем-то» из английских агентов в аппарате Наркомлеса. Теперь выяснилось, что этим человеком был Горский[326]. По словам Колениуса, Быстролетов получал задания собирать сведения, позволяющие массово вредить внешней торговле СССР (путем их передачи иностранным фирмам), информацию о стройках оборонного значения и вообще оборонной промышленности. И лично ему успел отдать список металлургических и машиностроительных заводов СССР, включая военные, с указанием их местонахождения, описанием выпускаемой продукции и т. д. Быстролетов всё подтвердил. Он уже позабыл, как признавался, что поручал Несису непосредственно осуществлять вредительство, а Радзивановичу – приносить данные об экономической политике СССР в Азии и настроениях сотрудников учреждений, связанных с восточными странами. «Взаимных вопросов нет», – записал в протокол старший следователь московского УНКВД и на этом прекратил ставку.[327]

На допросах 23-26 апреля лейтенант Шукшин собрал завершающие штрихи к картине антисоветского заговора и шпионажа. Со слов Быстролетова он составил общий список членов эсеровской организации «Союз студентов-граждан СССР» и причастных к ней лиц – набралось 34 человека. Обвиняемый рассказал, что, став нелегальным сотрудником НКВД, с иностранными разведками уже не связывался: