Вербное воскресенье - [70]

Слава Богу, никто не погиб и серьезно не пострадал.

Джим Адамс оказался не единственным из моих детей, нарвавшимся на конфликт с крупным литературным деятелем. Примерно в то же время, когда Джим и Евтушенко обменивались тумаками на Амазонке, Марк Воннегут раздумывал, не побить ли Джека Керуака у нас на кухне, на Кейп-Код. Эти ссоры даже произошли в одном часовом поясе, хотя и в разных полушариях.

Я познакомился с Керуаком только в конце его жизни, поэтому невозможно сказать, что я хорошо его знал, ведь Джек к тому времени выжил из ума. Он какое-то время жил на Кейп-Код, и однажды наш общий друг, писатель Роберт Боулз, привел его к нам в гости. Сомневаюсь, что Керуак что-либо слышал о моих книгах, но он пришел. Он был безумен. Называл чернокожего Боулза «черномазым ниггером». Говорил, что настоящие нацисты — это евреи и что Аллен Гинзберг подружился с Керуаком по заданию коммунистов, чтобы контролировать американскую молодежь через ее вождя, то есть Керуака.

Он был жалок. В голове этого некогда очаровательного, справедливого и умного человека бушевали шторма с громом и молниями. Он захотел сыграть в покер, я сдал карты — в четыре стопки, для Боулза, Керуака, Джейн и для меня. Керуак схватил остаток колоды и швырнул ее в противоположный угол кухни.

Как раз в это время на выходные приехал Марк, который изучал теологию в Суортморском колледже. Помимо прочего, он был борцом-средневесом в очень неплохой форме. Марк отпустил бороду, на нем была рабочая рубаха, синие джинсы, а за спиной у него висел вещмешок. Все в нем от одежды до, пожалуй, даже осанки словно сошло со страниц книг Керуака.

Едва увидев Марка, Керуак вскочил и смерил его злобным взглядом. В комнате стало тихо, как в салуне перед дракой.

— Ты думаешь, что понимаешь меня? — спросил Марка Керуак. — Ты ни капельки меня не понимаешь! Будешь драться со мной?

Марк молчал, не понимая, что это за тип и с чего он такой злой.

Керуак считал себя отличным драчуном и спросил Марка, неужели тот на самом деле надеется победить.

Марк понял одно — возможно, ему действительно придется драться с этим человеком. Он не испытывал особого желания, но, в сущности, не был против.

Но тут Керуак шлепнулся обратно на стул, тяжело дыша, мотая головой и повторяя:

— Нет, совсем меня не понимает…

Чуть позже, когда Керуак с Боулзом ушли, мы с Марком поговорили о Керуаке, который на тот момент заканчивал свою семнадцатую, последнюю книгу. Очень скоро он скончался.

Оказалось, что Марк не читал Керуака.

Теперь Марк стал врачом, он женат на Пэт О’Ши, школьной учительнице, у них есть сын, Закари Воннегут, ему сейчас три года, он первый из моих внуков и пока что единственный, кто носит мою своеобразную фамилию. Марк первый из Воннегутов, кто пошел в лекари, и второй, кто получил докторскую степень. Первым, разумеется, был мой брат Бернард, доктор химических наук. Поэт Конрад Эйкен как-то сказал мне, что дитя будет соперничать с отцом в области, где отец слаб, там, где отец ошибочно считает себя вполне успешным. Эйкен, по собственному признанию, так и сделал. Его отец был универсалом — хирург, спортсмен, немного музыкант, немного поэт и так далее. Эйкен сказал, что стал поэтом из-за того, что понял, что стихи у его отца выходили не очень-то.

Тогда кем окажусь я, если принять его точку зрения? Кто я есть в представлении моих собственных детей, с энтузиазмом соревнующихся со мной во всех занятиях, которые я когда-либо пробовал, включая сочинительство? Я немного играл в шахматы, и теперь все они без труда обыгрывают меня. Я немного рисовал, и теперь Джим Адамс, Марк Воннегут, Эдит Воннегут и Нанетт Воннегут рисуют так, как я и не мечтал. Собрался вот этой осенью устроить выставку рисунков, и все никуда не годятся…

Да, я еще немного столярничал, и теперь Джим Адамс, Курт Адамс, Стив Адамс и Марк Воннегут стали отличными краснодеревщиками. Список можно продолжить.

Марк написал первоклассную книгу. Эдит не только написала, но и сама подготовила иллюстрации к первоклассной книге.

Я когда-то баловался с фортепиано и кларнетом, но Стив Адамс теперь сочиняет собственную музыку и играет на гитаре в кабаре, а Марк играет на саксофоне и клавишных в джаз-банде, состоящем исключительно из врачей.

Кошмар.

Я решил, что должен уважать личное пространство двух своих дочерей, поэтому о них я напишу совсем чуть-чуть. Нанетт и Эдит — талантливые художницы. Обе они обнаружили, что жизнь художника полна одиночества. Эдит уверена, что одиночество — не слишком высокая цена. Нанетт собирается стать медицинской сестрой, а картинами занимается для собственного удовольствия.

А тем временем рукотворная погода политики, экономики и технологии будет швырять их по жизни то туда, то сюда.

Что из работ моих детей нравится мне больше всего? Наверное, это письмо, которое написала моя младшая дочь Нанетт. Оно такое искреннее! Нанетт написала его «Мистеру X.», раздражительному клиенту ресторана на Кейп-Код, в котором она работала официанткой летом 1978 года. Клиента так разозлило обслуживание в тот вечер, что он решил высказать свои претензии руководству ресторана в письменном виде. Руководство повесило письмо на доску объявлений на ресторанной кухне. Ответ Нанетт гласил: