Вербариум - [47]

На встречу тележурналиста с народом (это было что-то вроде выездного ток-шоу) Тимофей шёл целенаправленно. А когда за нами погнались – понял, что был прав.

– Это ты так рассуждаешь. А Швед? – спросил я. – Чего он молчит? Он тоже верит, что мы с Мухой – гипнотизёры?

– Тут не гипноз, – сказал Швед и тоже – по-русски.

– Ребята, объясните мне, пожалуйста, – попросил я. – Почему вы не хотите говорить с нами по-латтонски? Это что – в знак протеста против глупости вашего президента? Но мы-то тут при чём? С ним и говорите по-русски. Мы все трое выучили латтонский, вон Муха даже юридические тексты переводит.

Как легко и приятно говорить правду! Муха действительно переводил для Наташки совершенно кошмарные документы, которые не могли сами по себе возникнуть ни в мозгу латтонца, ни вообще в человеческом мозгу: это были дурные переводы с английского, которые какие-то чиновники выдавали за собственное творчество, обязательное для понимания русскими бизнесменами.

– Надо будет – и с этим поговорим по-русски, – пообещал Тимофей. – Мы больше не говорим по-латтонски. Если хочешь – будем по-английски.

Только тут до меня дошло, что у Тимофея к нам разговор.

– Я так понимаю, что у нас перемирие? – спросил я и перевёл неизвестное Тимофею слово на латтонский.

– Да, это самое.

– Слышишь, Муха? Твоё мнение?

– Перемирие – это хорошо, – согласился он. – Только ведь не от горячей любви к нам с Дедом! У них что-то случилось, а больше идти не к кому! Так что мы им теперь, Гость, заклятые друзья!

– Какие?..

Я объяснил Тимофею со Шведом про заклятых. А Муха, который не желал доверять латтонцам, вдруг перешедшим на русский, предложил место для встречи. Был у него на примете один кабачок, бармен которого славился умением прекращать споры и ставить точку в драках.

– Вы придёте вчетвером, мы – втроём, – так сказал Муха. – Мы проставляемся.

Объяснять это слово я отказался: сам брякнул – сам и переводи на латтонский.

– Пополам, – ответил Швед. – И это, как по-русски, про стрелку?

Стрелку мы забили на следующий день утром, пока в кабачке никто не пьёт и не дерётся. А утро у человека, сидящего ночью за компом, начинается не раньше двенадцати.

До этого времени нужно было сообщить дикую новость Деду, выслушать двухчасовой матерный монолог и убедить его, что встреча может оказаться полезной.

– Им от нас что-то нужно, – сказал, немного успокоившись, Дед. – Иначе они бы вас, орлов безмозглых, выручать не стали.

– Им нужен гипнотизёр, – ответил я. – Зачем – это они завтра скажут. Только вот что получится – мы им объясним, что гипнозом не балуемся, они нам не поверят, а дальше – нас трое, их четверо…

– Но всё равно встретиться надо. Даже если они нас выручили из таких вот шкурных соображений, – добавил Муха. – Знаешь, Дед, почему? Если мы не встретимся с ними и как-то их не успокоим, с них станется донести на нас в полицию безопасности. Они же латтонцы! Хочешь сказать – поумневшие латтонцы! Не верю, что латтонец, которому так закомпостировали мозги, поумнеет! Не верю, понимаешь?!

– Муха, не жужжи, – попросил Дед. – Нужно придумать такое объяснение, чтобы они поверили. Ну, скажем – сами охотимся на гипнотизёра…

– И по такому случаю ходим с бантиками? – спросил я. – Думай, Дедушка, думай. Муха прав – они нас могут заложить.

– Про симбионта им нельзя говорить ни в коем случае. Это же ценность, за которую могут и того… А ему всё равно, кто хозяин. Он и их научит своему заклинанию, – сказал Дед.

– Это точно, – согласился Муха. – Во влипли… Может, плюнуть на всё и уехать, пока нас не загребли?

– Куда ты поедешь… На границе – паспортный контроль. И ты уж поверь, что всех погранцов нашими портретами снабдили. Надо где-то затихариться. Что скажешь, Дед? – спросил я.

Дед, объявивший войну национал-идиотам, такого исхода не ждал и крепко задумался.

– Скажу вот что… Допустим, мы знаем про существование гипнотизёра, допустим… И пришли просто посмотреть – как это у него получится… Знаем из частной переписки. Приват – это свято! Ну, можем соврать, что это женщина…

– И мы должны были её подстраховать?.. – спросил Муха.

– Хм… Ну, это мы им выдадим, если совсем с ножом к горлу пристанут.

– Хорошо бы придумать приметы женщины, – подсказал я.

– Можно… Только надо им объяснить, что она умеет отводить глаза. Скажем, сделать так, что она всем кажется старой бабкой, а на самом деле – вроде Джей Ло в молодости.

Мы фыркнули – вот Дед и проболтался о своих эротических вкусах!

Потом мы обсудили внешность гипнотизёрши. Решили, что это должна быть сорокалетняя тётка с длинными тёмными волосами и в тёмных очках, как снимет очки – так гипноз и начинается. А для работы ей прямой контакт не нужен – она своим зловещим взглядом чуть ли не стенки прошибает, встанет метрах в двадцати от оратора – и он хоть по-японски заговорит!

– Нет, про японский ты, Муха, загнул, – опомнился я. – Это должен быть известный оратору язык! Иначе получится эта, как её…

– Глоссолалия, – вспомнил умное слово Дед.

И мы полезли в Интернет – искать инфу про глоссолалию.

Глава пятая

Кабачок назывался «Последняя надежда». Умный человек дал ему это название! Оно просто притягивало тех, у кого что-то не ладилось. А дальше всё плохое или разруливаешь в разговоре, или топишь в алкоголе.