Веранда в лесу - [15]

А б р о с и м о в. Детский разговор.

С а м с о н о в. Вы считаете, проектировщики ошиблись?

Ч е п р а к о в. Проектировщики в Москве и в Ленинграде живут, это тоже запишите. Не первая их ошибка. На своем стоите, Николай Николаевич?

А б р о с и м о в. Стою.

Ч е п р а к о в. Так. (Он еще сдерживает себя.)

С а м с о н о в. Позвольте заодно, Николай Николаевич… Выхода у меня нет: товарищ Чепраков со мной не разговаривает. Почему так сразу, без подготовки, была растянута трасса? Без дорог, без опорных пунктов… Не в этом ли корень бед?!

Абросимов лишь пожимает плечами, не глядя.

Ч е п р а к о в (скорее Абросимову, чем Самсонову). Мы не могли иначе: у нас и часу лишнего не было. И нужно было начать везде, где возможно, чтобы закрутились машины и люди, чтобы вгрызлись в землю они, узнали бы каждую кочку, каждую складочку, чтобы заранее приноровились к своей земле, полюбили ее и начали жить… В условиях нашей времянки моральный фактор важен так же, как и технический. Вы скажете: план не выполняется, а я скажу — дело делается по широкому фронту, процесс накопления идет, люди притираются к природе, притираются друг к другу. Весной они рванут вперед, и вы увидите тогда результат. Неужели вас не учили диалектике? Поверьте этим людям! Вот только сейчас создаются на участках коллективы, партийные и комсомольские организации. А те, кто перезимует на отведенной им земле, тем преград потом не будет никаких!

А б р о с и м о в. Достаточно, Чепраков, демагогического витийства! Скажите, на каком основании вы так беспрецедентно, так самовольно прекратили работы в Бабановском прорабстве?

Ч е п р а к о в. На том, что нечего людям не в ту сторону идти. (В нем проснулся неистовый гнев. Говорит жестко, грубо.) Тогда так. От своего не отступлюсь. Даю приказ: вызывайте проектировщиков. Будем переделывать проект.

А б р о с и м о в. Посмотрим еще, что скажет главк.

Ч е п р а к о в. А мы поставим его перед фактом. Главк обязан был думать, когда сокращали сроки. Хватит нам, Абросимов, церемоний. Я — начальник строительства. Мне пять тысяч зарплаты платят. Мне крайком сказал. Этого достаточно.

А б р о с и м о в. Что вам крайком сказал?

Ч е п р а к о в. Делай, сказал, ежели веришь, ежели не боишься сломать голову.

А б р о с и м о в. Так вот, сломаете!

Ч е п р а к о в. Нет! Сломаю тем, кто станет мешать.

А б р о с и м о в. Мне надоела ваша беспардонная самоуверенность! Ваше хамство! Я отказываюсь с вами работать.

К а м и л (мягко). Это не позиция, Николай Николаевич.

А б р о с и м о в. У вас есть позиция?!

К а м и л. Точной нет… Я говорю о форме.

С и н и ц ы н. У меня вообще нет права голоса… Но, Николай Николаевич, это, ей-богу, похоже на бегство в критический момент… Как странно… на болотах мы могли бы поставить интересный эксперимент.

Ч е п р а к о в. Эксперименты где-нибудь ставьте. Нам нужен результат. (Вытирая пот с лица.) Вы коммунист, Николай Николаевич, вы не можете самовольно оставить работу.

А б р о с и м о в. Именно потому, что коммунист, я не стану вам потакать! (Уходит.)

Молчание. Лена где-то прижалась в углу. Вошел  Т о л я.

Т о л я (Самсонову). Летчики вас требуют. (Чепракову.) Полуторку глушить или на подогреве держать?

Ч е п р а к о в. Грей, в ночь поедем на седьмой пикет.

Толя ушел.

С а м с о н о в. Значит, не можете уделить мне пяти минут?

Ч е п р а к о в (машинально). Какие вопросы?

С а м с о н о в. Хотел бы наедине… Может, выйдем?

Ч е п р а к о в (резковато сразу). Зачем это?

С а м с о н о в. Видите ли… Несколько сугубо личных вопросов.

Ч е п р а к о в. Сугубо? (С возмущением вдруг, властно.) Давайте ваши сугубые вопросы. Не стану я выходить.

С а м с о н о в. Вы себя и меня ставите в неловкое положение… Я бы хотел знать, какое у вас образование?

Ч е п р а к о в. А… (Вздохнул с усмешкой. Негромко.) Рабфак. Четыре дня учился в институте.

С а м с о н о в. Почему, извините, четыре?

Ч е п р а к о в. Избрали секретарем райкома комсомола.

С а м с о н о в. А потом?

Ч е п р а к о в. Избрали секретарем горкома. Потом?

Самсонов кивает. Внимателен.

Комсоргом ЦК на строительстве «Сибтяжмаша». В тридцать девятом по приказу Ворошилова — в армию, на курсы политруков. Финская кампания. Отечественная война. Все!

С а м с о н о в. Войну закончили генералом?

Ч е п р а к о в. Научился воевать, партия поставила генералом.

С а м с о н о в. Простите, сами демобилизовались?

Ч е п р а к о в. Просился — отпустили.

С а м с о н о в. Почему просились — можно узнать?

Ч е п р а к о в. Пожалуйста. Ранения мучили. После оправился.

С а м с о н о в. Ну, спасибо, ясно.

П а т л а й. Чего тебе ясно?

Ч е п р а к о в. Патлай!

П а т л а й (встал). Нет-нет, я буду вежливо… Запишите.

Ч е п р а к о в. Прекратить!

С а м с о н о в. Нет, отчего же…

П а т л а й. Запишите! (Качнувшись.) Гражданин этот, вот этот самый, был после армии председателем райисполкома в освобожденных районах и четыре года начальником управления гражданских сооружений, крупного управления на Каме… И учился, и приобретал знания… Н у ж н ы е  знания! Нет, виноват, я уж договорю как-нибудь… А институт я кончал, пожалуйста, а толку от меня — пшик! (На Мамеда.)