Веранда в лесу - [137]

Шрифт
Интервал


М о р я г и н. Я прав был, взгляните! На перевал! Левее!


Светлана Николаевна смотрит, отдает бинокль Лиде. Лида смотрит, отдает Кате, Катя смотрит и говорит: «Ну пусть придет только! Пусть придет!» Смеются все. Бинокль переходит из рук в руки.


А именинник — Пахомов. Он Колю увидел.

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Как вы увидели его?

П а х о м о в (старается держаться в тени). Случайно.

М о р я г и н. Владимир Михайлович Пахомов истинно лесной человек! Мы из тех вымирающих, кто связан с природой не формально, а происхождением, душой. Мы деревенские.

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Спасибо, Владимир Михайлович. Простите мои слезы. День прожила как мертвая, боялась беду накликать… (Смеется сквозь слезы.) Беду ведь и накликать можно! Как же все-таки увидели его?

П а х о м о в. Случайно. Сидел, работал, глянул в окно.

Л и д а. Ни с того ни с сего?

П а х о м о в. Пожалуй… Кажется, я услышал звук… Нет! Вышло именно ни с того ни с сего. Почувствовал, что устал, посидел с закрытыми глазами и взял бинокль машинально.

Л и д а. Таинственный вы человек, Пахомов! А звук?

П а х о м о в (с мальчишеской открытой улыбкой). Я слышу его всю жизнь. В солнечный день, в полнейшей тишине возникает тихий звук. Я часто думаю… Мне кажется, нашу планету давно исследуют инопланетяне, но что-то мешает им пока объявиться…

К а т я. Серьезно так думаете?

П а х о м о в. Да.

М о р я г и н. Ну, начитались, Владимир Михайлович!

П а х о м о в. Верно. Но кроме того, мне так хочется. Хочется, чтоб мы не были одиноки. Вы не задумывались, почему в последние годы так много людей ждет инопланетян? Чем больше открытий, тем меньше, кажется, знаем про нашу землю. Про этот небольшой кораблик, на котором все летим неизвестно куда… Земная игра на грани риска начинает вызывать в человеке тревожное чувство. Заканчиваю вот новую работу, тороплюсь, а сам думаю, что уж не нужна, ни к чему… Это больная тема, замолчу лучше. (Улыбаясь неловко.) Колю уж хорошо видать.


Все, опомнившись, смотрят вдаль.


К а т я. Очень медленно идет! Устал.

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Да. Когда придет, не ругайте. Я скажу баню истопить. Мы его пропарим, винца дадим! Катя, спустись в подвал, обед достань, закуски и все!


Катя, необыкновенно сосредоточенная, уходит.


(Смеется.) Теперь можно и Червонищенков звать! Самая пора. У них гость важный какой-то… И его позовем!

М о р я г и н. Прикажите сходить.

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Сходите.


М о р я г и н  сбежал по ступенькам, исчез.


Оставайтесь обедать, Владимир Михайлович. Знаешь, Лида, скатерть не годится. Нужна белая, торжественная.


Л и д а  уходит в дом.


П а х о м о в. Можно ли быть на обеде с женой?

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Конечно! Вы редко бываете у нас. Отчего? А? Ну, присядем! (Садится.) Отчего же?

П а х о м о в (садясь. Без улыбки). Захотите — и все у вас будут. Вы могли бы стать здесь неким центром духовной жизни. Вы… вся семья ваша.

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а (улыбаясь). Неким центром духовной… Очень книжно, дорогой товарищ, и не заслужено нами.

П а х о м о в. Я говорю иногда книжно, да. Это оттого, что многие слова узнал и научился пользоваться, когда уже в университете был. Не с детства. Я много в Улыбине учился и многому научился там. Книгу написал. Там доктором наук стал. Никогда б из Улыбина не уехал! (Молчит.) Когда ездили туда за вещами и обратной дорогой, когда погрузились и ехали к станции, Аня моя подозрительно молчала, тихая-тихая стала. Мне подумалось — плачет, но глаза были сухи. Было начало лета. Два завода уже дымили, и на тридцать километров вокруг все было мертво. Листва засохла, пожелтела, почва стала совершенно желтой, а хвоя на деревьях желто-красной. Это молчание ее, усилие над собой обернулось психическим недомоганием… Говорит иногда бог знает чего. Сейчас ей лучше, но часто плачет. Я схожу за ней.


Входит  Л и д а  со скатертью. П а х о м о в  уходит.


С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Дождь собрался.

Л и д а. Да. Ты прости меня. Я глупости наговорила.

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Ты во многом права.

Л и д а. Ты обиделась, что если разъедемся, то и не вспомним… Чушь собачья. Еще как тосковать будем!

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а (в ней чувствуется раздражение). Все, все! Довольно. Я не обиделась. Намерена уехать — изволь. В декабре у тебя защита, защитишься и отправляйся. Хочет Катя уехать — пусть! Я помогу. В Воронежском заповеднике, кто-то говорил днями, нужен орнитолог, можно договориться. Мне ехать некуда. Поздно. Здесь мои участки, опыты, не молода я. Ну, а если Катя решит пойти за Василия Гаврилыча, мешать не стану. Он добрый и надежный. Отношения у них ровные, теплые. Конечно, Катя тоньше, но мне нравится его степенность. И он всеми корнями здешний. Катя стремится жить на природе. Она уже совсем взрослая. Недавно сказала, что хочет много детей. Это жизненная позиция.

Л и д а. Ты очень изменилась, Света. Очень.

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Не думаю. Сегодня ты спросила: верю ли я еще во что-нибудь? Так вот: верю! Иван Степаныч Червонищенко человек сильный. Жизнь в Озерном скоро будет другой. Кое-что уже меняется, только ты видеть не хочешь, Лида. Ты злой становишься. Побойся этого. Коля уже на мост свернул. Я пойду про баню скажу.