Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" - [42]

Перепуганный повстанец вспотел с головы до ног. Теперь на него смотрели со злостью и презрением даже те, кто был на его стороне. У него все сжалось внутри, руки затряслись, силы покинули окончательно.

— Меня убьют? — проронил Кабал.

— Нет, — сухо бросил Кэно. — Я не опущусь до твоего уровня, тварь, чтобы своих валить! Но наказать тебя придется.

Кабал покорно опустил голову. Кэно пытался привести в норму дыхание после крика, но злоба заставляла его сердце биться чаще, отравляла его кровь, покрывая сознание пеленой тумана.

Кабала ожидала жестокая расплата за содеянное: Тремор по приказу Кэно подвесил его наручниками на трубе на самом нижнем ярусе базы и разрешил «Черным драконам» пытать его, как угодно, три дня. По спине ниндзя пробежала дрожь — эта казнь навеяла ему крайне тревожные воспоминания. Ему даже показалось, что по его лицу стекает вязкая кровь, но это был всего лишь пот.

Недавно он перечитывал историю ниндзя — был такой воин-тень Сугитани Дзэнъюбо, ему действительно было поручено убить Оду Нобунагу — на тот момент фактического правителя Японии. И он стрелял в этого тирана, дважды, но не убил. И агенты Оды Нобунаги искали ниндзя, и расправа над ним была неимоверно жестока… Все, как во сне Тремора. Почему же дух несчастного ниндзя не успокоился, а вернулся? За что сражался Сугитани Дзэнъюбо? Ода Нобунага бросил против четырех тысяч ниндзя армию в сорок шесть тысяч самураев! Воины-тень за жизнь свою боролись, за сохранение своего искусства… Вполне ясно, что никто не хотел бы стать их очередным «шедевром». Тем не менее, искусство ниндзя живо — в нем, в Треморе. По меньшей мере, он был уверен в этом. И если это была вторая жизнь, второй шанс, то здесь он был обязан использовать древнее искусство, чтобы отвоевать свою свободу.

Идея Кэно была с азартом принята анархистами. Сам вожак сидел в соседнем помещении с гитарой, пытаясь подобрать тяжелое соло. Крики предателя за стенкой и матерщина соратников сильно мешали ему в этом деле, но сама ситуация несколько вдохновляла. Может, этот самоуверенный малявка поймет, что чувствует он после того, как его потрепала жизнь, научится уважению. Мимо проходили все новые и новые люди, желающие поквитаться с предателем. Кэно с довольным видом перебрал струны.

— Кабал! Сопляк ты траханный! — слышался сквозь стену сиплый голос Безликого. — Приготовься — будет жарко!

«Три дня не продержится сопляк — этот психопат опять решил огнемет собственной разработки испытать!» — догадался Кэно. Такая перспектива ему не нравилась. Пришлось бросить гитару, взять старую добрую «Беретту» и идти туда, откуда уже вовсю доносился мучительный крик боли Кабала.

Безликий действительно испытывал огнемет. Пара-тройка его товарищей жадно следила за процессом. Кэно вышиб дверь ногой и выстрелил в трубу над головой Кабала пять раз. Потоки воды погасили пламя. Парень, подвешенный на одной из труб, продолжал стонать, на его обожженном теле дотлевали остатки одежды.

— Мать вашу! Я кому-то приказывал убивать его?! — вскричал Кэно.

Анархисты испуганно замотали головами. Кэно опустил пистолет.

— Анархизм — это не безумие и произвол, — изрек он небывало строго и спрятал «Беретту» в кобуру.

Он махнул рукой Тремору, тот снял Кабала с трубы и взвалил его себе на плечо.

— Как же три дня? — спросил один из анархистов в недоумении.

— С него и так хватит. Вы достаточно развлеклись, — саркастично швырнул Кэно, указывая Тремору нести парня в лазарет.

* * *

Анархисты не могли понять, зачем это Кэно сохранил предателю жизнь. Что это, жалость в нем проснулась? Еще чего! Прошел слух, будто словечки этого Кабала его зацепили, и, исходя из слов: «Я не опущусь до твоего уровня, чтобы своих валить», решил не убивать повстанца. Репутацию поберечь, так сказать. Только вот те, кто знал Кэно достаточно хорошо, понимали, что это не так.

Кэно оставил Кабала в живых из одного соображения — пусть пацан весь в шрамах бродит среди анархистов, и шрамы эти, нанесенные ему его же товарищами по оружию, будут хорошим напоминанием для восставших, что бывает с предателями. Пусть боятся! Будут знать, как предавать! А Кабала перевоспитать стоит — боец неплохой, пригодиться мог. Вот вожак и дал приказ врачу клана Васе Сорокину спасти этого прохвоста любой ценой. Вася, конечно, не Генрих Вайнер, но создал искусственный дыхательный аппарат, сохранивший Кабалу жизнь. Так и шмыгал парень сквозь ряды террористов, будто призрак из будущего, в железной маске.

Никто не знал, что творилось в голове Кабала, пока он валялся в лазарете. Но, похоже, ошибку свою он признал — по крайней мере, он в этом клялся, а что на уме было на самом деле — черт его знает. Джарек только позволил себе пробормотать что-то вроде:

— Не нравится мне этот парниша. Нечисто что-то здесь. Не стоит его словам на все сто доверять.

— Не пальцем деланный — догадался! — бросил Кэно ему в ответ и шепнул приказ: — Ты за ним присматривай. Я ножи люблю, но не между моих лопаток.

Когда Кабал поправил пошатнувшееся здоровье, пообещал служить клану честно. Даже в присутствии всех поклясться пришел, на что Джарек бросил: «О! В доверие втирается!».