Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины - [21]

А теперь о правлении венчанного царя. Венчанный монарх представляет собой сакральную личность, это, выражаясь фигурально, «светский первосвященник». Соответственно, ему не просто охотно подчиняются, его любят. Как любят – об этом мы читаем в «Войне и мире». «Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что-то по-французски австрийскому императору и улыбнулся. Увидев эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал ещё сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось высказать чем-нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать. Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов. “Боже мой, что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов. – Я бы умер от счастья”. Государь обратился к офицерам: – Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души. – Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя! – Вы заслужили георгиевские знамёна и будете их достойны. “Только умереть за него!” – думал Ростов».

Возможно, православная монархия, в которой посчастливилось жить нашим прапрадедам, – всё-таки лучшее реальное общественное жизнеустроение?

Беседа восьмая Материалистическая и прагматическая линия в эллинской философии

По своему духовному типу древние греки – народ для нас довольно загадочный и малопонятный. С одной стороны, они изобрели демократию, и это, казалось бы, говорит о том, как высоко они ценили свободу личности. С другой стороны, они свято верили в рок, в предопределённость судьбы каждого человека, а ведь такая предопределённость делает свободу иллюзорной: ты хоть вон из кожи лезь, а всё равно с тобой будет то, что тебе на роду написано, а точнее, заранее назначено троицей Клото, Лахесис и Атропос – богинями судьбы, которых греки именовали мойрами. Это совсем не та психология, что у христиан, которые говорят «сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Христиане делают свой жизненный выбор сразу, безо всякого рока, по своей воле грешат, по своей воле воздерживаются от грехов, а судить, что перевесило, предоставляют Всевышнему, надеясь на Его милость. Вера христиан в Страшный суд есть не что иное, как вера в человеческую свободу, ибо если бы человек не был свободен, делая то, что ему предназначил рок, то за что можно было бы его наказывать или награждать после смерти?

Разгадать тайну эллинской души помогает её удивительное сходство с «протестантской душой», которая гораздо ближе к нам по времени, а потому лучше известна. Как и эллины, протестанты ставят личность выше коллектива и, несмотря на это, отказывают ей в возможности свободно строить свою судьбу, призывая лишь добросовестно исполнять то дело, к которому ты приставлен. Кальвинисты же, выражающие дух протестантизма особенно выпукло, совершенно отождествили свою точку зрения с греческой: у них уже при рождении человека предопределено, куда он попадёт – в рай или в ад, и никакие его усилия тут ничего изменить не могут. Опять соединяются здесь две, вроде бы вопиюще противоречащие друг другу установки: индивидуализм и фатализм, утверждение личного бытия как высшей ценности и признание полного бессилия личности в устроении этого бытия.

Ещё нагляднее эта антиномия демонстрируется современным американским обществом. Оно буквально помешано на «правах человека», под которыми подразумеваются права индивидуума, оно провозглашает их альфой и омегой жизнеустройства, оно навязывает их всему миру, не останавливаясь ради этого перед бомбёжками, и в то же время люди в Соединённых Штатах – настоящие рабы масскультуры, которая тиранически навязывает им стереотипы поведения и мышления. Именно в Америке более, чем в любой другой стране, реально понятие «кумира», которому подражают миллионы, одеваясь как он, думая его мыслями, приобретая его привычки. Опять сочетание крайнего индивидуализма (в теории) и крайней стадности, совершенно лишающей индивидуальности (на практике).

Повторяемость антиномии показывает, что она закономерна и что где-то в глубине оба якобы противоположных друг другу акта – провозглашение суверенности личной воли и следующий сразу же за этим отказ от неё, – оказывается, имеют расположенную где-то глубоко общую причину.

Эта общая причина самоутверждения и потери себя – утрата или значительное ослабление в человеке религиозного чувства, то есть убеждённости в существовании Высшего Начала, на котором только и держится всё, что есть. Эта убеждённость именуется верой, и тот, кто имеет веру, слышит слова этого Начала: «Без меня не можете делать ничего» – и знает, что слова эти истинны. Когда религиозное чувство пропадает и человек перестаёт ощущать присутствие в мире Высшего Начала как источника жизни, он поневоле начинает искать этот источник в самом себе, а поскольку его там нет, после бесплодных поисков бывает вынужден вверить свою судьбу внешнему порядку вещей, уже безличному. Ибо угадать в этом порядке устанавливающую его Личность может только религиозное чувство, а его в данном случае нет.