Вера Хоружая - [47]

На прибрежных холмах в золотистом оперении осенних деревьев чернели остовы обгорелых домов, ярким багрянцем отливали на солнце уцелевшие кирпичные здания.

Величие и нищета удивительно сочетались во всем облике города, и от этого странного сочетания у Веры тоскливо сжалось сердце.

— Вон он какой, оказывается, Витебск! — невольно вырвалось у нее.

— Какой? — удивилась Тоня.

Вера не могла сразу определить словами свое первое впечатление.

— А все-таки он красивый, несмотря ни на что, — высказала свое суждение Тоня.

— Вот именно, несмотря ни на что…

Дуся уже ждала их. Еще в отряде было условлено, что в городе Вера будет именоваться Анной Сергеевной Корниловой. На это имя ей и оформили тот неудачный паспорт, которым она не могла сейчас воспользоваться.

Когда Вера и Тоня зашли в домик родственников Дуси — Воробьевых, бабушка Маша (Мария Игнатьевна Воробьева) хлопотала у печи. Дуся прибирала в комнате. Видно было, что она чувствует себя как дома. Настроение бодрое. Темное в клеточку платье наглажено, черные туфли до блеска начищены.

— Доброе утро в хату, — поздоровалась Вера.

— Доброе утро, молодицы, доброе утро, — чуть нараспев ответила бабушка Маша. — Проходите, гостями будете.

— Это Анна Сергеевна, о которой я вам говорила, — сказала Дуся.

— А меня все зовут бабушкой Машей, — и протянула свою маленькую морщинистую руку.

— Ласково зовут, — сказала Вера. — Значит, душа у вас хорошая.

— Какая уж есть. Раздевайтесь и чувствуйте себя как дома.

И тут же добавила:

— Правда, сейчас и дома честный человек чувствует себя хуже, чем в гостях. Но что поделаешь, надо жить как приходится…

Женщины сняли пальто, платки, присели у стола.

В комнате была невестка бабушки Маши Анна Васильева. Но она быстро собралась и ушла на работу.

— Ну, как тут? — осторожно спросила Вера Дусю.

— Трудновато… Хорошо, что я сюда попала. Тут мы действительно как дома. За бабушку Машу и за остальных в семье ручаюсь, как за себя. А дальше надо быть очень осторожными. Полиция без конца устраивает облавы, хватает всех мало-мальски подозрительных… Сколько людей перевешано, перестреляно! Волосы дыбом становятся.

— Ничего, освоимся, — успокоила Вера.

— Бог не выдаст, черт не съест, — вмешалась в разговор бабушка Маша. — Весь народ не перевешают и скотами продажными не сделают. У кого совесть человеческая есть, тот человеком всегда останется, а кто до сих пор красивыми словами прикрывался, тот теперь и показывает себя продажной тварью. Люди ведь всегда разные бывают…

— Правильно, — поддержала ее Вера. — Честных людей всегда несравненно больше, чем подлых. А раз так, то найдется, кому поддержать нас.

Не откладывая, Вера приступила к работе. Из многочисленных адресов отобрала более надежные. Вот записка партизанки Марии Ильиничны Маценко к родственникам. До войны Мария Маценко работала секретарем парторганизации фабрики «Знамя индустриализации». В партизаны пошла вскоре после оккупации Витебска. Знавшие ее семью утверждали, что все — отец, мать и брат, работавший на железной дороге, — люди честные.

Но то было до войны. А как сейчас?

Дома Вера застала только мать партизанки. Подала ей записку. Мать и обрадовалась, и испугалась, и растерялась, а прочитав, засуетилась, не зная, куда посадить гостью.

— Ну как там Машенька, хватила горюшка? — со слезами на глазах выспрашивала старушка. — А у меня уже сердце переболело за нее. Каждую ночь во сне вижу. И все сны такие страшные…

— Не бойтесь за нее, все будет в порядке. Сейчас она не в опасной зоне. Чувствует себя хорошо. Да вы же сами знаете, она никогда не унывает…

Говорила самые теплые слова о дочери, уверяла в ее полной безопасности, успокаивала, смягчая материнскую боль и тоску. Постепенно стала расспрашивать, как живет семья, чем занимается.

— Сын работает, — рассказывала мать, — на железной дороге. Ох и достается ему! Работа тяжелая, а фашисты — звери зверями, так и норовят пристукнуть. Для них человека прикончить — раз плюнуть. Заработки сами знаете какие. С трудом перебиваемся. Но об этом сейчас и говорить не стоит — все честные люди так живут.

— Как бы мне поговорить с ним?

— Приходи под вечер, он как раз заявится. Рад будет увидеться. Сам все Машу вспоминает…

— Ну, так я прощаться не буду, а забегу под вечер…

— Милости просим, милости просим…

В кармане еще несколько адресов, отобранных на сегодня. Зашла еще в одну квартиру, поздоровалась. Посреди комнаты на низкой табуретке сидел здоровый, заросший щетиной человек и что-то мастерил из жести. Вера убедилась, что перед ней адресат, и только потом сказала:

— Привет вам от вашего племянника Андрея…

Глаза хозяина квартиры расширились от испуга. Он даже вытянул перед собой руку, как бы защищаясь от удара:

— Какого племянника? Никакого племянника у меня нет! И вообще прошу вас, дамочка, убирайтесь отсюда, а то сейчас в полицию заявлю!

Круто повернувшись, Вера заторопилась из этого дома. Вот тебе и адрес! Хорошо еще, что не попытался задержать. И на таких можно нарваться.

Но, в общем, ей в тот день везло. Еще в двух квартирах родственники партизан приняли ее очень тепло и обещали помогать в работе. Везде она договаривалась, что в случае нужды использует их квартиры как явочные.