Вера Хоружая - [40]

— До самой смерти не забуду детского крика… Потом звенели стекла. Это, видно, взрослые хотели выбросить детей из горящих хат. Но эти ироды стреляли… После я подбирала маленьких возле пожарищ… Хоронила. Из всей деревни каким-то чудом уцелела одна я. Миленькие, родные, неужели бог не накажет этих зверей? Будь они трижды прокляты!

Воздев руки к небу, старушка с мольбой просила у бога самых страшных кар тем, кто посмел поднять руку на невинных детей.

— Нет, бабушка, не бог их накажет, а мы, советские люди, — сказала Вера. — Ох и накажем, каждую каплю человеческой крови припомним!

В другой деревне путникам поведали страшную историю о том, как на глазах у жены партизана пытали ее детей, чтобы она выдала, где находится муж. Растерзали сначала детей, а потом женщину, но она так ничего и не сказала.

…Еще коротки летние ночи. Но уже не слышно птичьего пересвиста. В истоме притих, присмирел могучий полесский бор. Дорога вьется между столетними дубами, елями, соснами, порой подставляя подножку вылезшими из земли огромными кореньями.

Спереди, с востока, потянуло сыростью. Пошло мелколесье. Путники приблизились к болотной речке Птичь. Переправы не было.

— Что делать? — встревожилась Вера. — Ведь я не умею плавать…

— Да, задача… А может, попробуешь как-нибудь?.. Мы поддержим, — предложил один из мужчин.

— Другого выхода нет…

Вода была теплая, от нее поднимался пар. Все четверо шагнули в реку одновременно. Мужчины шли рядом с Верой. Дно постепенно уходило из-под ног. Вода дошла до шеи. Захватило дыхание. Они подняли ее, пытаясь плыть, но сами были далеко не спортсмены. Они подталкивали Веру, а она беспомощно барахталась, захлебывалась и задыхалась от кашля. В отчаянии мужчины все сильнее и сильнее толкали ее вперед, к левому берегу, сами непрерывно опускаясь на гнилое дно Птичи. Оттолкнувшись, выныривали, жадно хватали воздух и снова толкали совсем обессилевшую женщину.

Но вот дно постепенно поднялось, можно было уже идти, и усталые, изможденные спутники вынесли Веру на берег. Ее начало тошнить. Только к утру она немного окрепла. Днем одежду прополоскали, высушили, а вечером отправились дальше.

Было пройдено около полутораста километров. Еще полсотни оставалось до фронта. Идти становилось все опаснее. В прифронтовой полосе все чаще встречались фашистские колонны войск, отдельные подразделения.

Однажды под утро вышли на опушку леса, к большаку, и замерли от неожиданности: на дороге стояла колонна фашистских автомашин. Путники укрылись в небольшом кустарнике, росшем возле тропинки, и замерли. Одно неосторожное движение — и немцы обнаружат их. Если остальным было тяжело, то Вере — вдвойне. Острая боль пронизывала все тело. Но надо терпеть — от этого зависел успех выполнения задания, зависела сама жизнь. И женщина терпела.

А время, как назло, шло убийственно медленно. Фашисты расхаживали возле машин, обедали, гоготали. В любой момент могли по надобности свернуть в кустики. Тогда — все.

Наступали сумерки. Вера шепнула:

— Стемнеет — переползем на ту сторону дороги под машинами…

— Как же ты-то поползешь? — спросила спутница.

— Ничего, выдержу, я выносливая…

Когда опустилась ночь, немцы угомонились. Только часовые ходили вдоль колонны. И тогда партизаны поползли. Вот уже над головой чернеют огромные кузова машин. Тяжело, очень тяжело… Но надо, иначе — смерть, и товарищи останутся без связи с Большой землей. Ведь командир доверил ей ответственное задание…

Наконец машины позади. Дальше — поле. Вставать еще рано, могут заметить. И снова локти и колени упираются в твердый, сухой грунт. Комья окаменевшей от зноя земли мешают ползти.

Только когда в темноте уже нельзя было различить часовых, встали на ноги.

Десятки километров пути не измотали Веру так, как эта «переправа» через большак. Долго не могла отдышаться, преодолеть наступившую после огромного напряжения слабость. Но до цели еще далеко, и нужно собрать все силы, чтобы двигаться…

Линию фронта переходили порознь — женщины отдельно от мужчин. Переходили на стыке двух частей, где фланги были несколько оголены. Когда увидели красноармейцев, исхудалых, почерневших от непрерывных боев, не поверили своим глазам. Неужели все позади и рядом свои?

Изнуренных долгим и трудным походом женщин проводили в землянку, приставили к ним охрану, однако тут же позаботились о том, чтобы накормить их.

Не успели спутницы поспать и двух часов, как на двери землянки поднялась плащ-палатка и Вера увидела знакомое лицо.

— Смотри, Сергей! — воскликнула она. — И ты здесь?

Сергей Притыцкий, долгое время работавший в подполье в Западной Белоруссии, человек, перенесший пытки, переживший смертный приговор, стоял перед ней в военной форме, улыбался и весело тряс ее руку.

— Да, здесь я. Работаю старшим инструктором политуправления Центрального фронта. Вот услышал, что Вера Хоружая перешла линию фронта, и помчался к тебе. Рассказывай, как, где, что, почему?..

Хотела Вера порадоваться встрече с хорошим знакомым, боевым товарищем, но не могла. Имя этого человека напоминало о том, другом Сергее, который уже не вернется и не скажет: «Ничего, дорогая, мы еще поживем… Нас голыми руками не возьмешь…»