Вепрь - [4]

«На будущее учту, — холодно думала она, сидя за зарешеченным окошком милицейского «уазика», который увозил ее в предрассветную тишину родного города. — На будущее учту…»

А в будущем у нее была колония.

* * *

— Славянка, о чём задумалась?

Вздрогнув, она посмотрела на Костю. Тот помахал перед ее глазами ладошкой. Взгляд его спрашивал: «Ты слышишь меня?»

— Слышу, не ори… И не махай тут своими граблями.

Девушка отстранила его руку. Костя улыбался.

— Знаешь, вообще-то ты мне нравишься, — медленно проговорила она, попутно обдумывая, как бы его побольнее уколоть. — Но у меня, видишь ли, такое ощущение, что рядом со мной стоит девственник.

Укол пришёлся в точку. Впечатление было такое, словно ему в лицо с размаху плеснули красной краской. На скулах выступил пот. Но пока она со сладкой улыбочкой на алых губах наслаждалась произведенным эффектом, юноша успел оправиться.

— Зато о тебе этого не скажешь, — парировал он.

Рефлекс сработал раньше сознания, и крепко сжатый кулачок Славянки торпедой устремился Косте в лицо. Она с удовольствием предвкушала зрелище унижения очередного маменькиного сынка. Однако удар её ушёл в пустоту. Мир крутанулся вокруг оси, и опомнилась она прижатой грудью к стене, и рука её была заломлена за спину. Девушка попробовала вырваться, но почувствовала, что не может даже пошевелиться. Костя держал её на удивление крепко. Никакой злости она тем не менее не испытывала, ей даже было интересно: что же будет дальше?

А дальше он спросил:

— Ты что, с ума сошла?! Ты же могла меня ударить!

Славянка чуть повернула к нему голову. Пошевельнуться по-прежнему было невозможно.

— Мне больно. — Она выжидательно замолчала.

Костя сразу отпустил её.

— Ой, извини! Я не хотел, это получилось машинально.

Славянка встряхнула руку и покачала головой:

— Ты, наверное, здорово дерёшься?

— Я вообще не дерусь, — ответил Костя. — Это дзюдо. Я занимаюсь им с семи лет, но не для того, чтобы драться на улице, а для себя, для души.

Девушка положила руки ему на плечи и сцепила пальцы на затылке. Они стояли почти вплотную, и она чувствовала его частое горячее дыхание. Костя молча смотрел ей на подбородок. На скулах и лбу снова выступил пот, на чистой загорелой коже казавшийся капельками росы.

— Признавайся, — сказала она негромко, почти томно.

Он с трудом сглотнул:

— В чём?

— Я нравлюсь тебе?

— Н-нет… То есть да.

Она коротко рассмеялась:

— Ну тогда поцелуй меня, не бойся.

Юноша снова сглотнул с усилием:

— Минуту назад ты собиралась набить мне морду.

Не ответив, Славянка закрыла глаза и вытянула губы. Костя медлил, но по его дыханию она почувствовала, что он приблизился.

— Ну, я жду.

Он несмело чмокнул её в щеку.

— В губы, — велела Славянка. — В гу-бы.

Ей стало смешно, целоваться с ним вовсе не хотелось, было просто интересно. Костя молчал и бездействовал. Тогда она открыла глаза.

— Смотри, — предупредила Славянка, — такого шанса у тебя больше не будет. Признайся, ведь ты мечтал об этом все четыре дня, что мы ехали вместе?

Костя не отвечал.

— Ну ладно, если ты такой боязливый, я сама…

Запрокинув голову, она притянула его к себе.

— Должна же я хоть как-то отблагодарить тебя за ссуду.

Она целовала его довольно долго — сначала только для того, чтобы подразнить, но постепенно, к своему большому удивлению, сама вошла во вкус. Нащупав за своей спиной его руку (она была тяжёлая и горячая), девушка положила её себе на грудь. Костя судорожно попытался убрать руку, но Славянка ещё сильнее присосалась к его губам и теснее прижалась к нему.

Дверь тамбура хлопнула. Они отпрянули друг от друга. «Как дети!» — электрической искрой пронзило Славянку. Разминая папиросу, вошёл коренастый, дочерна загорелый мужчина лет пятидесяти, одетый в синий спортивный костюм. Прикуривая, он покосился на них и, ухмыльнувшись, отошел подальше. Костя смущенно потупился.

— Пошли в купе, — со вздохом проговорила Славянка. — Твоя мать, наверное, тебя уже заждалась…

Стуча колёсами на стыках, поезд быстро приближался к месту назначения.

* * *

В Город они прибыли в половине девятого утра. Повесив сумку на плечо, Славянка выскочила из вагона, её соседи вышли следом за ней. Костя поставил чемоданы на перрон и подошел к девушке.

— Ну вот и всё. Мы уже почти дома. А ты?

Закусив губу, Славянка покачала головой. Понятия «дом» для неё не существовало, и поэтому ни радости, ни сожаления она не испытывала — это был очередной в ее жизни город, который скоро поглотит ее, истреплет своими гигантскими жерновами и выплюнет вон точно так же, как глотали, трепали и выплевывали ее все другие города. Но до того момента ей надо успеть выжать из него все возможное. Это был образ её жизни.

— Я везде как дома. — Она дружески шлёпнула Костю по щеке. — За меня не беспокойся. Терпеть не могу, когда за меня кто-нибудь беспокоится — сразу же хочется треснуть этого человека по макушке… Ладно, давай прощаться, твоя мать на нас уже косится. Деньгами разживусь, приду в гости. Панфилова, сорок три, восемьдесят, так?

Костя кивнул.

— Можно я на прощание тебя поцелую? — тихо спросил он.

— Дерзай, — разрешила она. — Только по скорее, а то я тороплюсь.

Она обманывала. Торопиться ей было некуда, разве что неожиданно приспичило в туалет, но не настолько, чтобы упустить возможность пощекотать нервы девственному юноше.