Венские этюды - [13]

Но когда они им бывают?

Меня, например, вдохновляют глазки двенадцатилетней Франци!

Молодая девушка опустила глаза.

— Да, это правда! — жестко сказал он. — Это выражение нетронутой еще, первобытной души — оно опьяняет меня!

В такие минуты молодая девушка видела в этом мечтателе и идеалисте своего врага, который топтал ее нежную душу.

Она была несправедлива к нему.

Но разве она это знала?

Она вся жила им, им одним…

Раз она сказала: «Мне кажется, что я когда-нибудь буду ему немного нужной… Поэтому я и живу»…

Мать считала свою дочь мученицей. Сама она испытывала то же самое, но ее чувства были эгоистичнее. Она ненавидела идеалиста, который хотел «двигаться вперед» и которого опьянили глазки двенадцатилетней Франци.

— Пойдемте отсюда, — сказал Альберт.

Они медленно пошли по тихим, теплым улицам.

Все молчали.

Альберт шел около молодой девушки.

Улица, угловой дом, поворот, улица, угловой дом, ворота, тихое крыльцо, тихая лестница, звонок, тихая передняя, тихая гостиная.

Сумерки.

Альберт сел в кресло.

Молодая девушка села к окну.

Альберт неподвижно смотрел в одну точку перед собой.

Молодая девушка тихо заплакала.

Она плакала, плакала…

Мать тихонько входила в комнату и опять выходила.

Это был летний воскресный вечер, и молодая девушка ждала его целую неделю — и целую неделю радовалась ему.

Музыка

Девочка упражнялась на рояле.

Ей было 12 лет, и у нее были чудные, бархатные нежные глаза.

Он тихо ходил взад и вперед по комнате.

Он остановился — прислушался и испытал странное чувства.

Это было несколько удивительных тактов, которые постоянно возвращались.

И маленькая девочка извлекала из них все, что в них было изложено автором Как будто взрослый человек вдруг просыпался в ребенке…

— Что ты играешь? — спросил он.

— Отчего ты спрашиваешь… Это мой «этюд Альберта» Bertini № 18. Когда я его играю — я всегда думаю о тебе…

— Почему?

— Не знаю… но я не могу не думать…

Как будто женщина вдруг просыпалась в этом ребенке.

Он опять стал тихо ходить взад и вперед.

Маленькая девочка продолжала свои упражнения: Bertini № 19, Bertini № 20, Bertini № 21, 22 — но в них уже не звучала душа.

В городском саду

Было семь часов вечера.

Теплый, теплый вечер 19-го июня.

По улицам лениво ползло зловонное городское лето. Но в этом зеленом уголке за золотой оградой было как в деревне. Цветущие миндальные деревья, белые акации, желтые лилии благоухали.

На маленьких круглых лужайках лежали темные сплошные гирлянды из блестящей бордюрной зелени.

Это было декоративное искусство, культура.

Но повсюду желтели разбросанные в траве одуванчики.

Это не было искусство. Это была природа.

Они сидели на гнутой садовой мебели.

На молодой даме было шелковое гелиотроповое платье. Широкие шелковые рукава были обшиты желтыми кружевами. Из них выглядывали руки — тонкие белые руки.

Молодой человек, сидящий справа от нее, видел в этих руках живое произведение искусства; — они были такие тонкие, белые и так быстро двигались.

Каждый палец был похож на гибкую, стройную балерину, а в кисти все маленькое произведение искусства двигалось как на шарнире из стали и каучука.

Раз эта молодая дама сказала одному господину (она была тогда в светло-зеленом шелковом платье с белыми оборочками): — Что значит быть порядочной женщиной? что это — заслуга? достоинство? Я знаю только, что если жить просто — то нет времени ни для меланхолии, ни для скуки, ни для желаний… И я всегда буду такой! Я рада, когда любуются моим платьем, хвалят мой вкус… Я не нежничаю с моим мужем, не смотрю на него влюбленно, но мне хорошо, как маленькому ребенку, которого кормит мать. Право, чувствуешь себя иногда маленьким животным… Так я живу! И я думаю, все счастливые женщины так живут. Я не знаю, как жить иначе… Может быть, лучше переживать бурю страстей? Но ведь это не есть счастье. Счастье — это успокоившееся, остановившееся движенье! Вот что такое счастье!..

А теперь она сидела в шелковом гелиотроповом платье в городском саду между своим мужем и Альбертом и вдыхала прохладную влагу лужайки и сладкий запах миндальных деревьев и акаций.

— Давайте, будем сочинять, — сказала она.

— Давайте… — сказал Альберт.

— Они сидели на трех гнутых железных стульях… — начала молодая женщина.

— Воздух был насыщен ароматом акаций, — сказал Альберт.

— Нет, — перебил его муж, — воздух был насыщен запахом батистовых платьев маленьких девочек, пылью и резиновыми мячами.

Она — Мария устремила глаза на флаг, развевающийся на башне ратуши.

Он: — Альберт устремил глаза на флаг, развивающийся на башне ратуши…

Она (краснея): — Вы не должны повторять мои слова. Вы должны сочинять сами.

Он: — На флаге ратушной башни встречались их взоры…

………………………

— Здравствуй, Франци! — сказал муж, прерывая поэтов.

Маленькая девочка была в розовом платье, сшитом на подобие рубашки. Ее круглые ручки были обнажены от плеча, и шея, и розовые ножки также.

Она стояла прямая, как тростник, и отвечала: — Здравствуйте.

Потом она села на колени к молодому поэту, который придумал «встречу взоров на башенном флаге». Он обнял ее одной рукой и нежно прижал к себе.

— Bertini, № 18, — шепнул он ей на ухо.

— Молчи! — сказала она и вся вспыхнула. Он встал и простился с мужем и женой.