Венская прелюдия - [77]

Терские казаки издалека наблюдали за передвижением царской четы, перемещаясь параллельно, как велел начальник охраны. С их стороны эта картина казалась полной идиллией.

— Я смотрю на Ники и вижу, что у него не твой характер… И не дедов… Где эти все детские шалости, драки, где побитая посуда и виноватые глаза камер-фурьера Бердичкина? Ты для детей — непререкаемый авторитет, но как они научатся противостоять своим врагам? Откуда в Ники появится эта романовская жилка? Кто его научит? Я предполагаю, что в Европе только моя родная Дания смотрит нам в глаза честно.

— Минни, милая моя… Николаша только встал на этот путь. Столько ему нужно познать, столько изучить, я обещаю, всё будет хорошо. Его ждёт Преображенский полк. Там слабину дать невозможно. Тем более ему, наследнику.

— Этого и боюсь. Он всё делает из уважения к тебе, из обязательства к своему положению. Прилежно, честно делает, но это не взрыв характера, это не железная воля, а именно — обязательство. — Мария Фёдоровна выглядела расстроенной и напряжённой. — Надеюсь, что военная служба даст Ники то, чего ему так не хватает — силу духа и царскую жёсткость. Пока что он только наследник. Давай оставим этот тяжёлый разговор. Прости меня, моя любовь. Где ты был вчера? Черевин рассказывал что-то о Красном Селе и страшно сожалел, что не сопровождал тебя лично.

— Петру Александровичу не стоит беспокоиться. Он ничего не пропустил.

— А что там интересного произошло? — спросила Минни, проявив, как обычно, искреннее любопытство к государственным делам супруга.

Каждое лето, со времён царствования Екатерины Великой, в Красном Селе происходили гигантские военные манёвры. Деревень с таким названием в России было великое множество, но только одной посчастливилось превратиться в летний штаб русских войск.

Первым полководцем на этих полях стал Суворов с его Суздальским полком. С тех пор на берегах реки Дудергофки, южнее Петербурга, по весне собирался весь цвет военного общества. До самого августа полки состязались в воинском искусстве, красовались перед лучшими невестами столицы, отчаянно боролись за Императорский приз на скачках. Царственные особы благоволили освятить манёвры своим присутствием по поводу открытия, Императорских скачек, торжественного закрытия и при случае визита кого-то из высокопоставленных иностранных гостей, равных по статусу. По иным, неофициальным поводам, их величества, бывало, прибывали нежданно, но исключительно с целью поднятия боевого духа или внезапной проверки.

— Душа моя, был момент, что я даже усомнился в своём решении не ехать…

— Всякое первое решение — правильное, Саша. Ты против себя не идёшь. Другое дело, что принимать эти решения следует не по наитию. Сколько же мы ошибок делаем, слушая сердце… — констатировала Мария Фёдоровна.

— Всему учиться нужно, всему… Всю жизнь учиться… — Александр Третий неестественно глубоко вздохнул, вспомнив свои распри с покойным отцом, с которым у него в корне расходились представления о том, как успокоить страну. Сколько копий было поломано, сколько раз ему приходилось уезжать из Зимнего непонятым и неуслышанным. Если бы не Победоносцев — неизвестно, устоял бы наследник в своём неприятии всего либерального или поддался бы очарованию и красноречию своего дядюшки Константина.

— Нужно было поехать, там много интересного произошло без меня, — с сожалением продолжил государь. — На прошлой неделе этот вопрос обсуждался. Я поначалу не мог понять, почему Ванновский[51] и Кочубей[52] просят аудиенцию в один и тот же день, и повод общий. Да так настоятельно! Ну, раз дело срочное, чего ж отказывать-то…

Мария Фёдоровна отвлеклась на детский плач из коляски, прошептала какие-то несколько волшебных слов, и дитя тут же успокоилось.

— А я возьми, да и позови их вместе. — Царь хлопнул рукой об руку, и от этого резкого звука Великая княжна опять принялась тихонько хныкать.

— Саша, прошу тебя… — Минни с укором взглянула на супруга, но как только девочка успокоилась, беседа была продолжена. — И что же объединяет столь разных людей?

— Их объединяет моноплан Можайского.

Мария Фёдоровна некоторое время ещё занималась дочерью, но затем заинтересованно переспросила:

— Моноплан? Что это?

— Контр-адмирал Можайский построил летательный аппарат тяжелее воздуха. Вчера его испытывали в Красном Селе. Кочубей пришёл звать меня на испытания, а Ванновский — отговаривать. Я посчитал, что правильным будет не мешать Можайскому.

— То есть ты не поехал на испытания летательного аппарата? — удивилась императрица.

— Так точно. Не поехал. Что такое мой визит? Это суматоха, нервы, лишние заботы для авиатора. К чему это всё? Полетит — я первый узнаю. А если провал, то сами справятся. И не будет у них за спиной никакого укора. Представляешь, как газетчики растрезвонят — в присутствии императора потерпел крушение…

— Абсолютно верно. В среде журналистов порядочных и болеющих за дело — единицы. Остальные падки до плохих новостей, как мухи. И чем закончилось? — спросила Мария Фёдоровна.

— По отчёту Кочубея получается, что взлетел моноплан. От рельса оторвался, потом планировал, но упал на крыло.