Венская прелюдия - [59]

Жильё семьи Хубер произвело на адъютанта удручающее впечатление. Обои не первой свежести под потолком местами отошли от стены большими пузырями, в зале явно ощущался неприятный затхлый запах, стекла старого пустого серванта помутнели от пыли.

— Садитесь сюда… — Герр Хубер указал на старый диван, обшитый потёршимся за многие годы полосатым гобеленом. — Я не хотел вам открывать… Я устал бегать к двери при каждом звонке. В конце концов, у неё есть ключ…

Старик присел на один из четырёх стульев, что стояли вокруг громадного стола орехового дерева, и привычным движением поправил край скатерти.

Лузгин живо представил себе, как за этим столом когда-то сидела за ужином большая семья, как в этом громадном зале с присущим им шумом бегали детишки, как отец семейства пытался изобразить строгий голос, чтобы их приструнить, но непослушные сорванцы продолжали с визгом носиться по паркету.

— Вы пришли растревожить мою рану… — пробормотал одинокий отец семейства. — Я подумал, может быть, у вас есть какие-то вести об Анне. Иначе не пустил бы. У вас есть вести?

Адъютант почувствовал себя очень неуютно. В этом доме жили беда и одиночество.

— У меня нет вестей. Я сам переживаю. Мой хороший товарищ как-то сказал, что в его жизни наконец-то появилась настоящая любовь и зовут её Анна. Эту книгу я принёс по его поручению. К сожалению, ему пришлось срочно уехать.

Адъютант выдавливал из себя каждое слово с большим трудом, понимая, что ему приходится обманывать этого несчастного беззащитного старика, но он всё же продолжил:

— А что, с Анной что-то случилось?

Герр Хубер смотрел на свои ноги, обутые, несмотря на жару, в тапки из овчины, и взгляд его выражал полное безразличие.

— Судя по всему, да. С конца мая от неё нет никаких вестей, и на службе она тоже не появлялась. Я живу надеждой, что она куда-нибудь уехала, но это маловероятно. Моя девочка не могла меня бросить вот так, без предупреждения.

— Герр Хубер… Если мне удастся что-то разузнать, я обязательно вам сообщу, можете не сомневаться. Мне будет легче разобраться, если вы скажете, где она работала.

— Учителем она работала. В доме господина министра, графа Кальноки. Там теперь с его мальчиком занимается какая-то другая дама. И чем вы можете помочь? Граф подключил полицию, но пока всё безрезультатно…

Лузгин встал, аккуратно положил томик на край стола и молча откланялся, одновременно рассматривая фотографию в картонной рамке.

— Это она? Какая красивая…

Старик медленно обернулся, потянулся к фотографии, протёр её рукавом своего фетрового кардигана и беззвучно заплакал.

— Простите… — Лузгин решительно направился к выходу, стараясь не издавать своими подбитыми каблуками громких звуков.

Входная дверь жалобно, но громко скрипнула от того, что адъютант резко распахнул её, выходя на улицу.

— Через тридцать секунд вы трогаетесь и двигаетесь в посольство! Меня не ждать! — Громкая команда Лузгина заставила вздрогнуть на козлах Подгорского и удивиться разомлевшего на солнце Завадского.

Адъютант вышел из дома номер два, даже не посмотрев на своих спутников. Он решительным шагом проследовал по мостовой в сторону их назойливого преследователя. Приближаясь к чёрному фиакру, Лузгин не сводил глаз с кучера, а тот, опешив от неожиданности, пытался сделать вид, что чем-то занят, и постоянно отводил взгляд, то рассеянно глядя по сторонам, то рассматривая свои не слишком чистые ботинки. Подобное развитие сюжета в планы извозчика никак не входило.

Как только капитан поравнялся с экипажем, он бесцеремонно открыл чёрную дверцу с золотистым кантом по периметру, уселся на мягкий диван, пару раз аккуратно постучал тростью по кузову и произнёс повелительным тоном, не терпящим возражений:

— Гостиница «Европа»!

Ошалевший от неожиданности кучер замер в позе памятника Людвигу ван Бетховену, установленному на площади Beethovenplatz в Вене два года назад. Взгляд суровый, направлен вправо вниз, сложенные руки опираются на левое колено, будто гений вот-вот поднимется. В остальном сходство с великим композитором заканчивалось, но мыслительный процесс на лице отражался в каждой его морщине.

Лузгин взглядом проводил зелёный фиакр Подгорского, который медленно принял левее, на середину мостовой. Завадский в расслабленной позе прожигателя жизни, закинув ногу на ногу, непринуждённо осматривал верхние этажи здания напротив и его лепнину в надежде боковым зрением уловить происходящее в двадцати шагах позади.

— Двигай! — приказал Лузгин, но кучер сидел, словно замерзший, ровно до того момента, пока спиной не ощутил сквозь сюртук нечто острое.

Интерес Завадского к местной архитектуре угас, как только фиакр с пассажиром в жёлтой перчатке обогнал их, издавая о каменную мостовую громкие грохочущие звуки. Единственное, что успел заметить Александр Александрович, это ровную спину кучера, подпёртую сзади тростью Лузгина.

— А что за волшебная палочка у нашего адъютанта? Работает, как хорошая плеть… — обернувшись, спросил своего оставшегося в одиночестве пассажира Подгорский.

— В мастерских Кронштадта изготовлена по индивидуальному заказу, — с лёгкой нотой бравады в голосе ответил Завадский. Всякие такие изобретения и неведомые широкой публике штучки доставляли ему искреннее удовольствие. И он не отказал себе в удовольствии отметить свою причастность. — В серебряном шарике есть потайная кнопка, которая при нажатии приводит в действие пружинный механизм. Из трости вылетает короткое, но широкое обоюдоострое лезвие. Нажмёшь кнопку ещё раз, опираешься на трость, и от лезвия и следа не остаётся. Ныряет внутрь. Трость полая в нижней части. В мастерских единственный слесарь такое делает, старик Михалыч. Известная личность в полицейском управлении. Я ему червонец за эту трость заплатил. Подарок другу на день рождения, так сказать…