Венгрия за границами Венгрии - [52]

— Бей!..

— Ты не видишь, что происходит вокруг? Все живут изо дня в день, гроша ломаного не видят. Нищают вконец…

— Бей! — вопит госпожа Лайош Н. Талпаш и закрывает руками лицо.

— Пусть черт тебя бьет! — возвращает ее на свое место Лайош Н. Талпаш. — Я продлю разрешение на работу… Это обойдется в десять тысяч форинтов, и не надо прятаться, дрожать там, в Пеште.

Когда Лайош Н. Талпаш, переведя гривны в форинты, заканчивает пересчитывать, уже давно перевалило за четыре часа. Мужчина переводит тяжелый взгляд с жены, на исписанную цифрами тетрадь.

— Разница — четыре тысячи форинтов.

— Разницы нет — грубо говорит госпожа Лайош Н. Талпаш.

— Нет? — опешивает Лайош Н. Талпаш.

— Я дала в долг.

— Своему кобелю?! — стукает карандаш по столешнице.

— Ему, чтоб ты обнищал вконец!..

От первого удара она еще успевает уклониться. Нагибается вправо и упирается прямо в выступающий из-под стола кулак Лайоша Н. Талпаша. Кровь брызжет из носа, изо рта — заливает надраенную до блеска белизну… Попадает на облицованную плиткой до уровня плеч стену, на кухонный шкаф, на холодильник, размывает красные буквы на большой дорожной сумке. Разливается по полу, под сползающей застиранной ночной рубашкой жены. Женщина инстинктивно сгибается пополам, прячет лицо в ладони.

— Где деньги, тварь?! — орет от собственной беспомощности Лайош Н. Талпаш.

— Аборт, — хрипит жена.

— Где деньги? — Лайош Н. Талпаш присаживается рядом с ней на корточки.

— У врача. — Женщина с трудом поднимается, и размазывает кровь по лицу кистью руки. — Потому что на жизнь нам надо… на окна, на доски для пола…

Лайош Н. Талпаш неуклюже поднимается, взмахивает рукой. Ровно два часа прошло с тех пор, как он положил большую, синего цвета дорожную сумку на стоящий рядом с кухонным столом табурет.

Перевод: Любовь Удальцова

Любовь

Наш Писатель помешивал кофе, а напротив сидел его верный друг. И, как обычно бывает в таких ситуациях, взгляды обоих одновременно блуждали по развесистому платану возле террасы ресторана.

«Старый и пыльный», — решил про себя Писатель.

«Гигантский и мощный», — определил задумчивый друг, и, устремив взгляд вдаль, задался вопросом: «Интересно, а что думает о нем Писатель? Ах, эта мимолетная, бессмысленная жизнь! — он раздраженно махнул рукой. — И почему у меня не возвышенное воображение?» — И, вместо ответа, одним глотком хлопнул пятьдесят грамм.

— Ты читал? — неожиданно спросил наш Писатель, переключая внимание с платана на сверкающие из-под мини-юбок ножки официанток. Накатило какое-то юношеское волнение, тоска по утренней прохладе давно минувших летних дней, по тому, как бегал с одноклассниками по горам и равнинам, чтоб под звуки пропитанного елочным запахом птичьего пения познавать тайны строения тела противоположного пола.

— Читал, — ответил друг с долей притворного восторга, и меланхоличная морщинка на его лбу увеличилась. В подобных случаях принято говорить что-то умное, красивое: нельзя ограничиться содержанием новеллы, которая была напечатана в газетном приложении: Лайош отправился в город X. и убил свою тещу. Да, зятья иногда убивают тещ — а во сне и не иногда, — но никогда, чтоб сделать это, они не поедут на поезде сотни километров, предаваясь размышлениям о смысле жизни и бесконечности. Скорее, со словами: «Опять ты свою маму слушаешь!» — отлупят дома жену.

— Ты знаешь, в том переходе… — начал свою присказку друг.

«Опять ты не понял, в чем суть», — мысленно подытожил Писатель, а потом, притворившись заинтересованным, облокотился на стол. Хорошо, когда у писателя есть читающий друг, да еще способный оперировать такими (такими банальными) понятиями, как контекст, трактовка и проживание бытия, как никто другой в городе. Он бы поблагодарил этого огромного, косолапого человека вместе с его маленьким предприятием, большим домом, хорошей семьей, за то, что тот старается разобраться в бесконечных периодах его новелл вместо того, чтобы смотреть телевизор.

Но что это за тишина, почему он замолчал?

— Напиши что-нибудь про любовь! — неожиданно попросил верный друг. — Про чувство, которое сводит с ума, лишает человека разума…

— Чтобы я, про любовь? — подскочил наш Писатель. — Ну нет, ты это не серьезно! Я как писатель никогда не ставил себе целью развлекать скучающих, унылых домохозяек. Пусть смотрят мыльные оперы и ходят в кино! — Он отклонился на стуле и вначале не понял, что означает встревоженный взгляд друга. — Только не…

— Именно. У меня два чудесных сына, любящая заботливая жена… С ума сойти! Я все вокруг себя готов порушить!

— Возьми себя в руки, подумай о будущем сыновей!

— Только о нем и могу думать… — и друг спрятал в широкие ладони обычно такое безмятежное лицо. — Хотя кому я объясняю!

— Любовь — ничто! — вскочил с места Писатель, опрокидывая пластиковый стул. — Призрачная мечта: сегодня есть, завтра нет! Вокруг нищета, но у тебя ведь много денег…

Друг неожиданно вскинул голову.

— Почему… почему ты так на меня смотришь? — пролепетал наш Писатель.

— Ничего ты не знаешь о любви… — пробормотал друг. — Бесконечность и смысл… — махнул рукой, встал и опрокинул стакан из-под водки на купюру, выуженную из пачки денег в кармане джинсов.