Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - [15]

– Лора! – вдруг воскликнул Чарли. Да, это был серьезный аргумент. Реальный! Но если так, то он, конечно же, найдет способ, чтобы разрушить этот мир – надуть его как воздушный шарик, а потом проткнуть в нем дырку и взорвать.

Потому что… Схема такая: если его притащили в будущее, то, возможно, для того, чтобы предотвратить нечто, что он мог совершить в прошлом. А если здесь замешана Лора? То есть, допустим, что они с Лорой поженятся, и у них будут дети… Не в эту ли цепочку событий хотят вмешаться ледомцы? Чарли читал немало фантастики и знал, что повлиять на будущее можно, если прервать или изменить цепь событий в прошлом.

– О господи! Лора! – почти застонал он. Не рыжеволосая и не блондинка… Сказать, что у нее волосы цвета абрикоса – не вполне точно. Глаза карие, но настолько светлые оттенком, что такого рода краску можно было бы использовать вместо золотой за неимением оной. Она защищалась честно и открыто, без напускной стыдливости и жеманства, а когда сдалась, то сделала это всем сердцем.

Задолго до этого, стоило Чарли понять, что девчонки – это не только хихикание, визги и вскрики, он захотел многих. И отдавались ему многие, а иногда и те, кого он хотел. Любил же он из них – единицы, а некоторых, как ему казалось, любил больше жизни и хотел больше, чем кого бы то ни было. Но от тех, кого он любил, Чарли держался подальше. Так было с Руфью, когда ему было четырнадцать. Почему? Он боялся… боялся все испортить. Иногда он представлял себе: а вот соберутся несколько девчонок, человек пять, и начнут, собравшись в кружок, его обсуждать, пытаясь понять, почему он, будучи влюбленным в каждую из них, ничего не предпринимал. И никогда не поймут. Девчонки! Ответ простой. Хотите верьте, а хотите нет – он не хотел все испортить.

И только Лора, которую он и любил, и хотел, стала его Лорой.

Была его Лорой.

– Была? – воскликнул он. Но что означает это – «была»?

…она сдалась, и сделала это всем сердцем. Но это было отнюдь не поражение, потому что он тоже сдался. Они сдались вместе, одновременно. Тогда, в первый раз, а потом еще – на ступенях…

Вопрос номер два: почему я?

– Ты просто обязан представить достаточно веские причины, – пробормотал он, обращаясь к стоящему вдалеке Первому научному.

Второй же вопрос вел к третьему: а что будет со мной?

И одновременно: а смогу ли я вернуться?

Он тронул рукой планки, управляющие светом. Открылась дверь.

– Ну, как ты? Получше? – спросил появившийся в проеме Филос.

На экране заходится в диком крике компания бэк-вокалистов, их партия перемежается мощными ударами большого барабана «бух! бух! бум!!!». В центр изображения выдвигается физиономия солиста – гладкая, с сияющими полными губами, густыми изогнутыми бровями, бахромой ресниц вокруг невыразительных глаз и пышными бакенбардами, стекающими на могучую шею, торчащую из воротника черной кожаной куртки.

Бум! …

Бум! …

Бум! …

Вдруг, вместо ожидаемого последнего «бум!» (телевизор в доме Смитти оснащен звуковой системой последней марки, которая способна транслировать самые пугающие тембры), вступает солист. Женский голос или же мужской – понять невозможно! Подчиняясь ритму большого барабана, он выкрикивает текст: «Ееее, прижмись ко мне… Ееее, поцелуй меня… Ееее, я люблю тебя…» Камера отходит назад и показывает солиста во весь рост и в движении – тот виляет задом, словно пытается ухватить ягодицами маленький набалдашник дверной ручки, прибитой к раскачивающемуся метроному. Восторженный рев и писк заставляет камеру скользнуть к первым рядам зала, забитым толпой девиц, терзаемых тугими судорогами желания. Языки вывалились наружу, корявые ручонки тянутся к сцене, на которой беснуется их кумир. Камера вновь бросается к солисту, который (так, вероятно, задумано режиссером передачи) едет на воображаемом велосипеде, у которого руль снует вперед и назад, а седло, вместе с седоком, то прыгает вверх, то резко опускается вниз, при этом бешено вращающиеся педали взлетают много выше самого велосипеда.

Смитти протягивает руку, хватается за блок управления и вырубает телевизор, издав глубокий вздох:

– О господи!

Херб, сидящий в своем кресле с закрытыми глазами, произносит:

– Грандиозно!

– Что именно?

– У этого типа есть кое-что для всех.

– Тебе это нравится?

Смитти делает ударение на последнем слове.

– Разве я сказал «нравится»? – спрашивает Херб, открыв глаза и посмотрев на соседа с напускной свирепостью в глазах. – И, пожалуйста, никому не говори, что я так сказал.

– Но ты же что-то сказал!

– Я сказал «грандиозно», если позволишь.

– Позволяю.

– И я сказал, что у этого типа есть кое-что для всех. Нечто соблазнительное.

– Писки.

Херб смеется.

– Слушай, хотя я всего лишь специалист по копирайтингу, – говорит он, – но мне все это понятно. Да, писки пискам рознь. Но те, кем движет скрытая или латентная гомосексуальность, видят в нем объект своей страсти. И молодые бычки, копирующие его прическу и наряд – тоже. А еще пожилые тетки. Больше всего заводятся, конечно, именно пожилые тетки. Они западают на его детское личико и цветочные глазки!

Он пожимает плечами и повторяет:

– Да, что-то здесь есть для всех.