Венера и Адонис - [5]

– Боски, ты чудный малый! – закричал Томази. – Ты просто гений, я это всегда говорил.

– Мы спасены, – обрадовалась госпожа Протасова. – Я хочу уже завтра же вечером представить вас царице, попытайтесь использовать всю смекалку и отвагу, в которых, впрочем, у вас никогда недостатка не было, чтобы одержать верх над капризной государыней божьей милостью.

На следующий день, в то время как любящие точно озорные дети беззаботно резвились во фруктовом саду, окружавшем избу крестьянина, Боски, казалось, в одночасье совершенно преобразился; он, на языке у которого постоянно вертелись всякие колкие шутки и прибаутки, теперь повесил голову, и лицо его приняло самое горемычное выражение на свете. С папкой под мышкой, он отправился слоняться по окрестностям, ведя сам с собой всевозможные трагикомические разговоры.

– Ах! Почему я так некрасив? – опять и опять задавался он сакраментальным вопросом. – Сейчас я мог бы стать фаворитом самой могущественной монархини на земле. Правда, она кругла как сельдяная бочка, да и разит от нее так же, однако она управляет огромной империей, в ее распоряжении находятся несметные богатства.

Он остановился у ручья, который журча бежал по камням и, казалось, подтрунивал над его горем.

– Действительно ли я такой уродливый? – спросил он у ручья, склоняясь над водой, из подвижного зеркала которой ему скорчило гримасу его искаженное лицо. – И в самом деле отвратительный малый, впрочем, этот ручей, видать, изрядный проказник, и не прочь надо мной покуражиться. Пойду-ка я поищу кого-нибудь почестнее!

Шагах в ста от ручья находился небольшой пруд. Боски подбежал к нему и с любопытством заглянул в его гладь.

– Тут я выгляжу намного лучше, – вздохнул он, – но все равно недостаточно, чтобы в меня влюбиться. Будь проклят час моего рождения!

Сейчас он находился на широком свежевыкошенном лугу, густо уставленном бесчисленными копнами сена; в некотором отдалении виднелась усадьба, выбеленные известью каменные стены которой эффектно оттеняли зеленью купы обстоявших ее деревьев. Все в целом являло собой приветливую сельскую картину, настолько отличавшуюся от ландшафтов его тосканской родины, что Боски, захваченный ею, присел тут же у ближайшего стога сена и принялся рисовать.

Вдруг ему почудилось, будто стог вздохнул.

– Странно, – пробормотал он, – что стог сена может быть таким же несчастным как я, наверно его тоже никто не любит. Эй! Есть тут кто?

В ответ тишина.

– Стало быть, все же стог.

Через некоторое время за спиной у него послышалось отчетливое сопение.

– Неплохо, – засмеялся Боски, – да он, батюшка, спит себе самым натуральным образом. Здесь, в этой еще почти неоскверненной рукой человека стране природа кажется одушевленной как в эзоповские времена Древней Греции. Однако давай-ка все же посмотрим.

Боски поднялся и медленно обогнул стог, и тут он внезапно обнаружил в сене перед собой лежащего на спине юношу необыкновенной красоты, который крепко спал. Он быстро вернулся за палкой и начал рисовать великолепного незнакомца, облик которого гораздо больше, чем вздохи стога, заставлял вспомнить Элладу.

Боски уже почти закончил эскиз, когда спящий красавец зашевелился, сладко потянулся и одновременно приоткрыл алые пухлые губы, чтобы громко зевнуть.

– Не двигайтесь, пожалуйста, сударь, вы испортите мне рисунок! – закричал художник.

Теперь незнакомец совершенно проснулся и с изумлением уставился на него.

– Полежите, пожалуйста, еще несколько минут на спине, – попросил Боски.

– Для какой такой надобности? – спросил незнакомец, не понимая итальянца.

– Разве вы не видите, что я вас рисую?

– Меня?

– Да, вас.

Молодой человек звонко расхохотался.

– Смейтесь сколько вашей душе угодно, – объяснил Боски, – но примите, пожалуйста, свое прежнее положение.

Незнакомец, которого забавляло случившееся с ним приключение, в конце концов выполнил просьбу итальянца, и тот смог беспрепятственно завершить начатый рисунок.

– Так, теперь вы свободны, – проговорил он, укладывая лист в папку, – позвольте мне в заключение еще полюбопытствовать, с кем имею честь?

– Меня зовут Платон Зубов[11], – ответил, поднимаясь на ноги, юноша, – я подпоручик гвардии Преображенского полка и в настоящий момент нахожусь в отпуске у своих родителей. Строение, которое вы видите вон там, является родовым гнездом нашей семьи. А вы-с кто будете?

– Боски, художник из Флоренции, – ответил итальянец. – А знаете ли, юный сударь, что вы любимец фортуны?

– Я?

– Да, вы.

– Ошибаетесь, – сказал Зубов, – я самый несчастный человек на российских просторах, а, возможно, и на всем белом свете.

– Быть не может.

– Но это именно так, – продолжал красивый подпоручик, – мне никак не удается продвинуться по службе, и моя возлюбленная вышла замуж за другого, вам этого недостаточно?

– Отказываюсь верить, вы молодой человек столь редкостной красоты?..

– О! Вы мне льстите…

– Ни в коей мере.

– Мне еще никто никогда не говорил, что я красив, поэтому простите меня, ради бога, если я с недоверием отношусь к вашим словам.

– Вы сами того не понимаете, – воскликнул Боски. – Коли я говорю, что вы красивы, то можете быть уверены, что это именно так и есть. И вы просто так, без сопротивления, покоряетесь судьбе, вы, человек от природы наделенный всеми дарами, чтобы играть первую роль при дворе Северной Семирамиды? Разрешите мне это устроить, юный герой, мы с вами должны стать друзьями, и если вы когда-нибудь смените этот камзол подпоручика на генеральский мундир, то не забудьте совсем своего верного Боски.