Венеция.net - [3]

Закончив свою речь, незнакомец спрятал руки внутрь плаща и, никак не попрощавшись, быстро зашагал вдоль Большого канала.

А Якопо пошел домой, в Каннареджо. По дороге ему вспомнился отец, красильщик тканей: это ему он обязан своим прозвищем Тинторетто, маленький красильщик, — так его уже в раннем детстве называли приятели-мальчишки. С семи лет он помогал отцу в красильне. Он вспомнил, как ночи напролет изучал рисунок и колорит. Его глаза теперь уже не так зорки из-за того, что он много работает в мастерской, где царит вечная полутень, и кости ломит потому, что, расписывая церкви, он подолгу не выходит из сырых и влажных помещений. Припомнилось ему и давнее унижение, которое заставил его испытать Тициан, его старый учитель: увидев в нем будущего соперника — ему тогда едва исполнилось двенадцать лет, — он при всех выгнал его из своей ученической мастерской. А когда бывших подмастерьев, его одногодок, одного за другим приняли мастерами в цех живописцев, он был вынужден постигать профессию в одиночестве, да еще на первых порах не имея возможности использовать ультрамариновую и золотую краски: у торговцев они стоили слишком дорого. Иногда, когда у отца не хватало денег, чтобы прокормить семью, он, Якопо, скоблил пол в своей мастерской, чтобы самому сделать коричневую краску разных тонов. Но ни разу у него и мысли не возникло сменить профессию. Он всегда знал, что его имя навечно будет вписано в историю города. В тот самый вечер Якопо, идя по площади Сан-Поло, вдруг заговорил в полный голос. Сжав кулаки, словно убеждая себя в будущем реванше, он сказал самому себе: «Я стану победителем. Я буду тем, кому доверят украшать Скуолу Сан-Рокко. Однажды меня признают самым большим художником Венеции».

От кого: Alessandro Baldi

Кому: [email protected]

Тема: Ваши исследования в Венеции

Профессор Джефферс,

Я бесконечно благодарен вам за то, что вы согласились помочь мне в расследовании. Поверьте, никто не станет принуждать вас отвечать на мои вопросы и вы всегда будете вольны прервать нашу переписку, как только пожелаете.

Однако приступим к делу. Скажите, когда вы изучали в Венеции живопись эпохи Возрождения, не угрожал ли вам кто-нибудь? Я понимаю, что отсылаю вас к весьма далеким воспоминаниям, но любая информация, даже самая малозначительная, может оказаться для меня чрезвычайно полезной.

Сердечно ваш,

инспектор Алессандро Бальди

От кого: William Jeffers

Кому: [email protected]

Тема: Воспоминания о Венеции

Инспектор,

Вы и в самом деле просите меня вернуться в довольно далекое прошлое, ведь первый раз я работал в Венеции осенью 1934 года. В дальнейшем исследовательская деятельность еще дважды приводила меня в этот милый моему сердцу город: в январе 1947-го и, спустя немногим более пятнадцати лет, в сентябре 1962-го.

Насколько я помню, у меня ни разу не возникло впечатления, будто мне что-то угрожает или кто-то мешает изучать полотна итальянских мастеров.

Справедливости ради надо сказать, что, хотя венецианские дворцы долгое время являлись местом политического соперничества, интриг и даже убийств, по прошествии веков ситуация изменилась, и сегодня они превращены в музеи. Вы, без сомнения, осведомлены на сей счет гораздо лучше, чем я.

Не стесняйтесь и дальше расспрашивать меня, хотя я и боюсь, что мало чем, как вы сами сегодня убедились, могу быть вам полезен.

Сердечно ваш,

профессор Уильям Джефферс

3

Над Светлейшей занимался день. Якопо Робусти ночью почти не спал — все думал о загадочном незнакомце, встреченном накануне. «Этот человек богат, — рассуждал он. — Очень богат, тут нет никаких сомнений. Живет в одном из красивейших дворцов города, но не хочет называть свое имя. Он венецианец, об этом говорит его платье и характерный выговор, однако предпочитает скрывать свое лицо». Одеваясь, художник вспоминал каждое слово незнакомца. Ни разу во все время встречи он не заговорил от своего имени. Ни разу не сказал «я», а только все «мы» да «мы». «Если он говорил от имени братства святого Роха, то зачем тогда замышлять что-то, идущее наперекор его политике и его выбору?» Не переставая думать об этом, Якопо спустился по ступенькам своего дома и вышел на улицу Капителло. В то утро ему никуда не надо было идти, он брел наугад, по улицам и набережным, только потому, что так велело ему его тело, слишком часто лишенное свежего воздуха, солнца и движения. Накануне он закончил полотно и знал, как мало времени проведет вне стен своей холодной и влажной мастерской, вдали от мольберта и пьянящего запаха масел и пигментов.

Ноги сами привели его в самое сердце гетто — здесь он любил ощущать горячее дыхание плавилен. Дойдя до первого цеха, Якопо с удовольствием стал наблюдать за ремесленниками, снующими вокруг печи, устроенной прямо в земле. Пламя освещало их загорелые торсы, одновременно погружая большую часть помещения в полумрак. Доставая из огня бронзовые фигуры, среди которых Якопо узнавал то львиные головы, то бюсты негров или шутов, плавильщики относили их наружу, где юный подмастерье, окунув их для охлаждения в воду, затем полировал вручную.

Покинув плавильни, Якопо направился вдоль канала Каннареджо и вышел на улицу Риелло, где находились главные типографии города. Он очутился в мире книг и разного рода секретных материалов. Когда художник бывал на этой улице ночью, он часто видел силуэты, исчезающие под аркадами. Нетрудно было догадаться, что под широкими плащами руки спешащих куда-то людей сжимают книги, запрещенные Советом дожей или Святой инквизицией.